Послесловие в веках

ПОСЛЕСЛОВИЕ В ВЕКАХ

      Автор в повести о первом еврейском философе арабской Испании Абу Айюб Сулеймана ибн Яхья ибн Иебируль – Шломо ибн Гвироля старался представить чувства и устремления ума поэта и мыслителя на фоне исторической данности. Сознание свободы воли и бессмертия души стали содержанием его жизни и творчества. Так же как музыкант живет в мире музыки, живописец в мире цвета, так же философ живет представлением о мироздании и себя в нем, исследованием связи между Творцом и Его творением.

      Спустя тысячу лет поэзия Ибн Гвироля искренностью, страстностью, философскими размышлениями находит отклик в сердцах людей. Меняется время, условия жизни, а природа человека остается той же; те же чаяния, надежды, устремления ума и мысли о том, что только праведность – единственный путь близости к Богу – источнику жизни. Всё так же мы стоим перед проблемой осознания себя в мире и обращаемся к Создателю в поисках ответа на события, над которыми мы не властны и которые часто определяют нашу жизнь.

       Диалог с Богом – основная тема творчества средневекового поэта и философа; воля Бога творит мир, и человек волевым началом делает себя. Усилия в постижении мироздания, представление о бессмертии души дают нам ощущение целесообразности и смысла; с одной стороны – отсутствие чуда, с другой – жизнь в трансцендентном измерении.

       Спустя восемьсот лет абсолютизировал волевое начало и Шопенгауэр. Однако он, в отличие от Ибн Гвироля, для которого воля была источником жизни, свободы, стремлением к постижению божественной мудрости, писал об уничтожении воли к жизни; потому как считал - нет иного спасения от страданий, кроме как переход в небытие – в нирвану. 

       Полные эмоционального напряжения и мистической силы стихи Ибн Гвироля стали молитвами, религиозными гимнами и вошли в литургию Судного дня – Йом Кипур, когда мы просим о понимании и прощении: «Да будет воля Твоя, Господи, мой Боже, Бог моих отцов, не судить поклоняющегося Тебе, ибо никакое живое существо не может оправдаться перед Тобой». (Молитва в день Искупления). В повседневных диалогах с Создателем читаем: «Не на праведность свою полагаемся мы, обращая к Тебе наши молитвы, а на милосердие великое Твое. Что мы? Что наша жизнь, что наши добрые дела, наша праведность, что наша сила… Что мы можем сказать Тебе…, ибо всё суета, кроме чистой души, которой предстоит держать ответ перед престолом славы Твоей». Будучи одним из талантливейших религиозных поэтов своего времени, чьи стихи стали  ритуалом службы в сефардских и ашкеназских синагогах, Шломо ибн Гвироль воспевает чаяния своего народа вернуться на свою Землю. Мечта о совершенном царстве на месте, где начиналась наша история, помогает ему прорваться сквозь личную обездоленность к представлению о идеальном мире; там растет Древо Познания и праведник там окажется среди избранных.

       Превратна судьба рукописей псалмопевца и одного из первых еврейских философов; только в девятнадцатом веке ученые идентифицировали рассеянные по молитвенникам и онтологиям его труды. Во многих работах, посвященных исследованию авторства «Источника жизни» приведена следующая информация:  В средневековой христианской схоластике одним из самых авторитетных сочинений, на которое не раз ссылался в своих теологических штудиях Фома Аквинский, было «Источник жизни». В этом сочинении материя и форма рассматриваются как основа бытия и источник жизни в каждом сотворенном предмете. Рукопись значилась именем некоего христианина Авицеброна, известного в арабской среде под именем Абу Айуба Сулеймана ибн Яхья ибн Иебируля. В 1150 году рукопись переведена с арабского на латынь при содействии архиепископа Раймонда. Некоторые считали автора мусульманином, некоторые христианином, ибо в самом трактате не было никаких указаний или намеков на то, к какой религии он принадлежит. Имя автора так бы и осталось для нас загадкой, если бы в 1845 году французский исследователь Соломон Мунк, проанализировав еврейские источники, доказал, что философ-неоплатоник Авицеброн и ибн Гвироль, прославившийся своими литургическими поэмами – одно и то же лицо.   Такая идентификация была предложена уже в семнадцатом веке одним испанским ученым. Однако его предложение не было принято позднейшими исследователями, и даже самим С.Мунком, пока последний не обнаружил фрагменты настоящего сочинения в еврейском переводе Шем Това бен Иосифа Фалакери. (О чем в частности смотри в работах В.Н. Нечипуренко о Соломоне ибн Гвироле).  

         Дошедшим до наших дней стихам Ибн Гвироля мы во многом обязаны поэту Хаиму-Нахману Бялику разыскивающих их в архивах библиотек Европы и Америки. И иракскому еврею поэту Давиду Цемаху, который в двадцатых годах двадцатого века обнаружил манускрипт с избранными поэмами Ибн Гвироля, лежавшими у печки для растопки. Некоторые произведения нашли в знаменитой Каирской генизе – архиве пришедших в негодность древних еврейских рукописей и свитков.

      Продолжателем учения Шломо ибн Гвироля о единичности Творца и о необходимости осмысления Его творения был живший в Сарагосе, Бахья бен Иосиф ибн Пакуда. Будучи моложе своего предшественника всего лишь на двадцать с лишним лет Бахья также представлял иудаизм как духовную истину, основанную на разуме и сердце. Познание имеет религиозную ценность, и жизненная задача в данном контексте представляется совершенствованием ума и души в взаимоотношении с Богом и миром.

       Поэт следующего поколенья Моше ибн Эзра называл Гвироля непревзойденным «рыцарем стиля и мастером стиха»; никто, по его суждению, не умел так достоверно выразить волнения верующей души, скорбь гонимого народа и тоску одинокого человека. И далее: «Наш молодой поэт отличался во всех родах поэзии: в хвалебных песнях, в элегии, в философском стихосложении. Полный нежности в песнях дружбы, трогательный до слез в религиозных стихах, глубоко смиренный в покаянных думах, он в то же время резок и остер в сатире». Он же – ибн Эзра пишет о умении ибн Гвироля наживать себе врагов бескомпромиссной критикой современников и собратьев по перу: «Хотя по своим знаниям и по своей натуре он был философом, демон раздражительности и вспыльчивости в его душе господствовал над его разумом, и он так и не смог до конца его победить».

        Приемником философских воззрений Ибн Гвироля в тринадцатом веке был Ицхак бен Аврахам ибн Лафит; он также исходил из положения о том, что мир сотворен посредством воли Бога. «Воля – одновременно Сам Бог  и первая эманация Бога – есть то, что соединяет универсальную материю и универсальную форму… Именно Волей, которую именуют и Словом, был создан мир».* (*См. Колетт Сират. История средневековой еврейской философии. Иерусалим 2003). В работах ибн Лафита прослеживается попытка синтеза каббалы и философии; сочетается понятие божественной воли с каббалистической системой сфирот.  

          Критик  Алхарази (тринадцатый век) признал за Ибн Гвиролем – сочинителем пиитов и мыслителем, полагавшим, что в основе Божественной Воли лежит Божественная мудрость - право на царский венец: «Бог помазал его на царство в области поэзии, и он создал песнь песней Соломона. Все последовавшие за ним усвоили его вкус, и дух его музы почил на них». О своем предшественнике Альхарази написал в сборнике макам «Тахкемони»: «Соломон ибн Гвироль в поэзии – король. Несравненный, непревзойденный, благословенный, прекрасней не было его, ни до, ни после – никого».

       Генрих Гейне в стихотворении «Иехуда бен Леви» называет Ибн Гвироля вещим поэтом, говорит о его Страстном порыве к Богу:

                                   Этот, Богом посвященный,

                                   Миннезингер, этот, полный

                                   Чистой веры, соловей,

                                   Чьею розой был Всевышний.

                                 

                                   Соловей, он думал только 

                                   О своей небесной розе

                                   И рыдал и таял песнью

                                   Славословья и любви…*

                                                       *Пер. П.И.Вайнберга

        

      Философские и поэтические сочинения еврейского поэта и теолога начала одиннадцатого века о вечных чувствах и чаяниях, о надежде и мольбе небес. В поэме «Царский венец» поэзия, религия, национальные чувства и теологические размышления слились воедино. В настоящем контексте важно не то, чего ты достиг, а то к чему устремлена душа и разум; стремление познать мир, Божественную сущность и бессмертие разума – исходные мотивы творчества Шломо ибн Гвироля. Как тут не вспомнить слова Моше Ибн Эзры о своем предшественнике: «Избегая дел земных, он целиком посвятил себя делам духовным, его душа возвысилась над плотскими желаниями».

     Интеллектуальная любовь к Богу, мистическая тоска по бесконечному, вечному разуму вдохновляла Спинозу. К исследователям метафизических вопросов, предмет которых составляет не столько внешний, сколько «внутренний опыт», а именно волевое начало, чувства и склонности, можно отнести слова Эрнеста Кассирера сказанные об Иммануиле Канте: «Силой и чистотой своей несгибаемой воли он построил всё своё существование и пронизал его одной господствующей идеей. В нем проявляется противоположность между материальными целями заурядного человека и той целесообразностью без цели, которая характеризует жизнь даже самого рассудительного и осознающего себя гения». Кант исходил из мира, из космоса естествоиспытателя, и там, где данных опыта было недостаточно, незаметно для себя переходил к гипотезам об исконной божественной сущности, о целесообразности сотворенного, о продолжении существования, и о бессмертии человеческого духа. (О чем см. Эрнст Кассирер. Жизнь и учение Канта. Спб 1987, с.64)  

     Не установлен точно срок жизни Ибн Гвироля, согласно свидетельству Моше ибн Эзра и Йехуда Альхарази он умер, не дожив тридцати лет, по другим данным жил дольше. Как бы то ни было, мы говорим о мыслителе и поэте, для которого знание, представление о волевом начале дают возможность подниматься ступень за ступенью, пока не дойдем до сущности мироздания. И в данном случае слова Коэлета о том, что «не останется памяти по мудрецу вместе с глупцом» (2:16-17) не  подтвердились; спустя тысячу лет переводят и читают стихи Ибн Гвироля на разных языках, ему - подвижнику духа - ставят памятники, его именем называют улицы;  в Иерусалиме, Тель-Авиве, Ашдоде, Холоне, Нетании, Раанане и других городах.   

       Шломо Ибн Гвироль прошел дорогу, которую многие из нас хотят осилить, и не суть важно время  и место. Так Михаил Генделев, один из переводчиков средневекового поэта, писал: «Перевод не изложение стиха, но его продолжение. В другом времени, на другом языке и другим автором…» В любом случае имеет место соучастие, сопричастность чувствам, мыслям, судьбе поэта:

                                    Переводя Гвироля через тьму, 

                             за известковое держа его запястье –

                                              и нам уже

                                            - не одному –

                             переходить течение несчастья.

                             В тумане берег твой, нельзя назад,

                             а впереди дымы сошли на воды –

                                               и – потому –

                             идем, мой страшный брат!

                             Плевать, что поводырь не помнит брода.* (*Михаил Генделев. Уходя из Сарагосы. Поэты еврейской Испании. Б.М.Salamandra P.V.V. 2012)

     Словно эхо прошедших десяти веков доносятся до нас переживания, мысли и устремления сефардского иудея; подобно ему мы пытаемся соединить чувство, разум и волю, стараемся быть верным призванию и справиться с одиночеством.