Тора и современность

Тора и современность

проф.Иегуда Леви. Чудо и законы природы

Наш гость — профессор Иегуда (Лео) Леви, известный ученый-физик, автор многочисленных публикаций на научные и религиозные темы. Его учебники по оптике для студентов университетов известны во всем мире. Профессор Леви был президентом Ассоциации еврейских ортодоксальных ученых в США и Израиле. В настоящее время Иегуда Леви руководит Иерусалимским технологическим колледжем.

Профессор Леви согласился ответить на несколько вопросов. В числе прочего мы попросили его рассказать о месте чуда в иудаизме. В качестве ответа он любезно предоставил нам отрывок из своей книги "Тора и наука”, готовящейся к печати на иврите. На английском языке она недавно вышла в свет.

—    Расскажите, пожалуйста о себе. Где вы родились, какое образование получили?

—    Я родился в Германии в религиозной ортодоксальной еврейской семье. Мой отец был врачом, дед — кантором, прадед — раввином. В Германии я совмещал изучение общеобразовательных дисциплин с вечерними занятиями в ешиве. В 1940 году наша семья бежала от нацистов. Полтора года мы жили в Англии, а в четырнадцатилетием возрасте я попал в Америку, где продолжал изучать Тору. Мой отец, для того чтобы получить разрешение работать по специальности, должен был пройти стажировку. Материальное положение семьи было таково, что я вынужден был после окончания школы пойти работать. По вечерам я учился в Нью-Йоркском университете, половину своего свободного времени продолжая, однако, отдавать Торе. Чтобы получить первую академическую степень, мне понадобилось девять лет. Затем я продолжил образование в Бруклинском политехническом институте, где получил вторую степень и сделал докторат.

—    Что привело вас в Израиль?

—    Я получил еврейское воспитание и всегда чувствовал себя частью еврейского народа, любил Эрец-Исраэль. В 1957 году, сразу после женитьбы, я посетил Израиль, чтобы выяснить возможность переезда на постоянное жительство. К сожалению, мне пришлось бы отказаться от дальнейших интенсивных занятий, так как тут не было тогда таких условий для работы и учебы, какие я имел в Америке. Но вот подвернулась прекрасная возможность — в Иерусалиме открывался религиозный политехнический институт. Мне предложили в нем работать, я тут же согласился.

—    Однако много религиозных людей, получивших такое же образование, все еще находятся в добровольном изгнании — галуте.

—    Меня привела в Израиль именно Тора, в которой есть заповедь жить на Святой земле. И еще, конечно, желание участвовать в строительстве еврейского общества, развитии еврейской науки, экономики и т.д.

—    Как вы согласуете еврейский образ жизни, выполнение заповедей, ваше религиозное мировоззрение, наконец, с научным образованием и работой учено го-физика!

—    Я не вижу никакого противоречия. Мое образование только укрепляет меня в вере. В Талмуде (Шаббат, 75а) приводится мнение по этому поводу еврейских мудрецов:” Сказал раби Йегошуа бен-Леви от имени Бар-Кафры: о каждом, кто умеет рассчитывать астрономические периоды и движения созвездий и не делает этого, сказано: "Действий Всевышнего не наблюдали и дел рук его не видели”. Только человек, глубоко понимающий всю сложность и величие вселенной и ее законов, может действительно познать Творца. Знания, приобретенные мною при овладении наукой, помогают мне в изучении Торы и выполнении заповедей.

—    Как удается вам совмещать работу ректора с изучением Торы?

—    Сказано в Торе: "Учите ее днем и ночью”. Занятия Торой — обязанность каждого еврея. Утром, перед работой, я в течение полутора часов вместе с раввином Арье Кармелем составляю комментарии к разделу "Зраим” Иерусалимского Талмуда, связанного в основном с законами земледелия в Эрец-Исраэль. Первая часть этой нашей совместной книги уже вышла в свет. И конечно же, я занимаюсь Торой в течение нескольких часов вечером после работы.

ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К КНИГЕ "ТОРА И НАУКА"

Столетие назад дискуссии между наукой и религией сводились в основном к выявлению и подчеркиванию противоречий между ними, и до сих пор, когда поднимается эта тема, мы ждем продолжения все того же спора. Однако в действительности эти споры о противоречиях беспочвенны. Даже в тех случаях, когда, казалось бы, несоответствие доказано, на поверку выясняется, что затронуты были лишь самые второстепенные вопросы как науки, так и религии. И особенно это касается иудаизма.

В нашей книге будет доказано, что эти противоречия либо основаны на ошибках, либо просто являются фантазией. Пришло время исследовать связь между иудаизмом и наукой. Возможно, это поможет нам лучше понять и то и другое. С точки зрения иудаизма, весь мир был создан для Торы, а Тора служила планом при его сотворении. Именно поэтому мир, вселенная составляют вместе с Торой нечто цельное и гармоничное. Доказательство этого является темой нашей книги. Мы покажем здесь, чем обязана наука иудаизму и какой опасности она подвергает себя, отрицая Тору.

ЗАКОНЫ ПРИРОДЫ

Наука зиждется на двух основных предположениях:

1)    наши органы чувств позволяют нам наблюдать верную картину окружающего мира, или, по крайней мере, между окружающим миром и нашими ощущениями имеется значительное соответствие;

2)    мир управляется точными законами.

Обе эти аксиомы недоказуемы, а их содержание невозможно четко себе представить.

В начале XVIII века Джордж Беркли высказал предположение, что наши ощущения чисто субъективны и не имеют никакой связи с внешним миром. На первый взгляд это утверждение кажется бессмысленным. Однако не появляются ли у каждого из нас иногда похожие мысли, например, когда мы задумываемся о таком явлении, как сон. Тем более, если вспомнить, что все наши ощущения возникают, в сущности, благодаря движению электронов в мозгу. Серьезный подход обязует нас ограничить наши предположения и отказаться от утверждения, что весь сложный истинный мир может "поместиться” в нашем мозгу. Каждый, кто хочет упрямо верить в "действительный мир”, соответствующий нашим чувствам, обязан согласиться, что это не более чем искусственное допущение основано исключительно на вере.

Все это касается нашей первой "аксиомы”. Перейдем к "законам природы”. Как же быть с ними? Ведь их действие мы можем непосредственно наблюдать.

Философ XVIII века Давид Юм утверждал: то, что мы наблюдаем, является лишь некой группой постоянных явлений в природе. Ученый углубляется в явления природы и открывает правила, согласно которым, как он предполагает, все они происходят. Если обнаруживается согласование между результатом эксперимента и тем, что от него ожидалось, то выводится правило, которое становится законом природы.

Таким образом, законы природы — не что иное как статистические данные о "поведении” природы в каждом конкретном случае, и нет никакого основания предполагать, что это поведение не изменится в будущем.

Тот факт, что определенное тело вело себя определенным образом сто или даже более тысячи раз, еще не является доказательством того, что оно продолжит так же вести себя в будущем. Ежесекундный стук часов в течение последних суток не гарантирует их стук в следующую секунду. Возможно, что эти часы заведены только на двадцать четыре часа. Для того, чтобы предсказывать будущее, мы должны знать не только события прошлого, но и причины, повлекшие за собой эти события. Тот, кто знаком с устройством часового механизма, не станет предполагать, что часы продолжат свою работу после того, как кончится их завод.

У нас нет никакой информации о причинах, вызвавших наблюдаемые нами законы природы. В поисках этих причин ученый может в лучшем случае открыть еще один закон природы и быть, таким образом, поставленным перед необходимостью искать объяснение этому новому закону. Единственный вывод, который можно сделать из повторяемости явлений природы, — это то, что природа является "исполнителем” своих законов. Последнее предположение представляет собой основу науки. Однако Законодатель находится вне науки.

Конечно же, вера в законы природы закономерна. Сама природа не противоречит этой вере. Однако мы вынуждены признаться в отсутствии логического базиса, который так хотелось бы подвести под эти законы.

Ученый может сформулировать закон инерции:    тело, находящееся в движении, будет продолжать это движение до тех пор, пока ему не воспрепятствует действие на него какой-«го силы. Но что именно движет тело, находящееся под действием инерции? Наука не может ответить на этот вопрос в его принципиальной постановке, да это и не является ее задачей. Однако что же станет с нашей верой в законы природы без этого ответа?

Мы становимся похожи в данном случае на исследователя, сидящего на далекой планете и наблюдающего в усовершенствованный телескоп за зданием какой-нибудь земной школы. Он отмечает "закономерность” потока учеников, входящих в школу и выходящих из нее в определенное время. Если он расширит свои наблюдения, он откроет некие изменения, которые, однако, тоже укладываются в "закономерность”, если ввести семидневную периодичность. В конце концов он сможет сформулировать сложный закон, основанный на годичной периодичности. И все «это он сделает, не имея ни малейшего представления об истинном смысле наблюдаемого им потока учеников. Само здание школы останется для него "черным ящиком”. Он никогда не узнает, что же в нем происходит. Он не сможет объяснить и различные неожиданные изменения, как, например, выход посреди учебного дня группы учеников на экскурсию. Если же эта школа вдруг закроется, ученый окажется стоящим перед неразрешимой проблемой. Таким образом, наш инопланетный исследователь знает, что именно происходит (ученики в определенные моменты входят в школу и выходят из нее); он может даже предположить, что произойдет в какой-то определенный момент в будущем. Однако до тех пор, пока он не откроет причину, скрывающуюся за выведенной им закономерностью, на его прогнозы нельзя будет положиться.

Даже понятия причины и следствия и их взаимоотношений не абсолютны. Эммануэль Кант предполагал, что они являются не чем иным, как изобретением человеческого мозга.

Понятно, что для того, чтобы полагаться на законы природы, нужна очень высокая степень веры. Какова же основа этой веры? Ученый-атеист воспринимает законы природы как неопровергаемую аксиому, поскольку сама природа не может ему дать никакого рационального обоснования его ”веры”. Насколько в более выгодном положении находится еврей, верящий в Тору Всевышнего, для которого его вера в "законы природы” основывается на еврейской традиции, дающей глубокое обоснование этим законам!

ЧУДО

В соответствии с выводом, следующим из всего вышеизложенного и заключающимся в том, что каждое естественное событие является не чем иным, как выражением воли Всевышнего, возможность чудес не представляется такой уж проблематичной. Нас должен скорее удивить тот факт, что природа оказывается такой последовательной и закономерной, а не исключения из этой закономерности, которые мы называем "чудесами”.

Однако, углубившись в данный вопрос, мы обнаружим, что и удивляться нам особенно нечему. Ведь определяя единство и закономерность природы как проявление воли Всевышнего, мы не отрицали и Его стремление к единству и закономерности. Наоборот, единство и закономерность поведения природы и есть воля Всевышнего. Один из средневековых ученых так сформулировал эту мысль: "Желание Всевышнего — повсеместно осуществлять законы мира, так как сама природа дорога Ему, и Он изменяет законы лишь в случаях крайней необходимости”.

Исходя из этого, мы можем объяснить и кажущееся, на первый взгляд, странным утверждение Мишны о том, что некоторые чудеса, имевшие место в еврейской истории, были в действительности сотворены (запланированы) одновременно с созданием мира. Очевидно было необходимо, чтобы они произошли в определенное историческое время, иначе нарушились бы установленные тогда же закономерности. Всевышний хочет минимума чудес!

Если так, то какова же вообще функция чуда? На первый взгляд кажется, что чудо указывает на якобы ограниченные возможности Всевышнего, который не в состоянии реализовать Свою волю, не выходя за рамки законов природы.

Такое толкование чуда очень далеко от истины. Мы должны понять, что чудо - это некое вспомогательное средство, которое Всевышний предоставляет в распоряжение ограниченного в возможностях человечества.

Когда мы сильны в вере, отсутствует потребность в чуде, а ему на смену приходят чудесные закономерности и глубокое единство в управлении природой, которые и напоминают нам постоянно о существовании Творца. Однако если это влечет за собой как бы "привыкание” и приводит к восприятию этих явлений как само собой разумеющихся, в отрыве от их Источника, — то тогда, вероятно, мы нуждаемся в чуде. Таким образом, чудо — это знак, притягивающий наше внимание к Источнику.

Такой подход к определению чуда объясняет нам, почему наши мудрецы порой относятся к нему отрицательно. Об одном человеке, сын которого спасся от опасности благодаря чуду и о котором, казалось бы, должно быть поэтому сказано: ”Как велик этот человек!”, говорит Талмуд: "Как жалок этот человек, ради которого были изменены законы мироздания!” В другом месте чудеса сравниваются с ночью, а их прекращение — с приходом дня.

Очевидно, что фундаментальные законы природы должны являться прочной основой нашей веры, а чудеса выполнять некую необходимую положительную функцию как средство открытого проявления Всевышнего в нашем мире.

р.Элиэзер Беркович. Вера после Катастрофы

_{(отрывки из книги)}

Нам свойственно давать поверхностные ответы на поставленные Катастрофой европейского еврейства вопросы. Это нетрудно понять. Мы чувствуем себя слишком глубоко причастными к событиям недавнего прошлого, чтобы проанализировать их объективно. И хотя нашему поколению, видимо, не суждено полностью понять случившееся, это не освобождает нас от обязанности четко определить сущность проблемы.

Душевно ленивые люди часто объясняют свое неверие дилеммой Освенцима. Однако те, кто ставит под сомнение справедливость Творца из-за страданий шести миллионов, могут задать те же вопросы в связи с мучениями одного невинного младенца. Разве могут взаимоотношения человека с Б-гом зависеть от того, исчисляются невинные жертвы миллионами или сотнями тысяч?

Рамбан очень ясно высказывает это в своем труде ”Шаар гамуль”: "Наша дилемма относится к конкретному (страдающему) индивидууму... Проблема не станет менее значительной, если количество пораженных будет невелико. Она не изменится, если число их увеличится. Мы рассматриваем не (пути) человека... Все посылки относятся к Всевышнему, чьи творения превосходны, а пути справедливы. Тут не может быть извращения или обмана”. Нет ничего легче, чем приуменьшить значимость этого высказывания, поддавшись эмоциям. Как можно сравнивать страдания одного человека и множества людей? Кто посмеет поставить на одну доску смерть одного ребенка и гибель полутора миллионов еврейских детей?!

Если мы судим деяния человека, то подобные сравнения недопустимы. Тогда имеют смысл утверждения о большей или меньшей несправедливости. Трагедия одного человека несопоставима с мучениями миллионов. Вина убийцы одного человека отлична от вины убийцы множества людей. Нет более ужасного преступления, чем планомерное уничтожение немцами евреев. Если же речь заходит о Б-жественных атрибутах, то мы сталкиваемся с абсолютными категориями. Различия нет не потому, что страдания одного невинно умерщвленного и миллионов убитых одинаковы. На поверке стоит абсолютная справедливость Всевышнего. Видимое безразличие Творца к страданиям индивидуума становится абсолютным безразличием. В сфере Абсолютного мельчайшая несправедливость становится абсолютной. Так, Элиша бен-Авуя утерял веру, сталкнувшись с незаслуженными страданиями одного человека.

В своем романе "Чума” Альбер Камю касается этой проблемы. Он описывает священника, призывающего самую суровую кару на город грешников. Следующая проповедь — признание неразрешимости проблемы теодицеи. Что же произошло между двумя службами? Священник стал свидетелем мучений одного гибнущего от чумы ребенка...

При правильной постановке вопроса Катастрофа укладывается в проблемы теодицеи, существовавшие всегда. Перед нами перчатка, брошенная еще Эпикуром. Если Творец желает предотвратить зло и не может сделать этого, то Он не всемогущ. Если же Он может сделать это, но не желает, то Б-г злораден. Если жё Он и может и желает, то откуда берется зло? Все верующие люди задавали себе этот вопрос. Вопрос существования зла и присутствия Б-га обсуждается Платоном в его "Государственном деятеле”. Б-г якобы находится вдали от арены исторических свершений, не интересуясь жизнью людей. Если бы Б-г знал, то как мог бы допустить такое?! Эти же сомнения побудили поздних последователей Аристотеля утверждать, что Всевышний не занимается судьбами индивидумов, а лишь управляет миром ”в целом”. Таковы и тезисы, выдвигаемые современными радикальными теологами, в том числе еврейскими.

Претензии к Б-гу по поводу размеров Катастрофы сомнительны даже с этической точки зрения. Понятен человеческий ужас перед страданиями миллионов, но почему более "гуманно” выглядят мучения одного человека? С интеллектуальной точки зрения правильнее говорить об одной несправедливо истерзанной душе. В категориях Всевышнего размеры зла не могут иметь значения. Любой другой подход свидетельствовал бы о приписываемой Ему черствости по отношению к страданиям Своих творений. В человеческих масштабах возможность примирения со злом в небольших Дозах неэтична, даже если зло в крупных размерах отвергается. Катастрофа была допущена теми, кто был готов смириться с меньшим злом, чем Катастрофа. В этом суть вины современного человека. Если мы решаемся вопрошать о путях Всевышнего в этом мире, то сперва следует вникнуть в суть отношений Б-га и человека. Даже если останутся неразрешенные вопросы, то корректная постановка проблемы позволит нам правильно ее оценить. Лишь поняв важность самого широкого интеллектуального и этического подхода к дилемме Освенцима, мы обнаружим, что она сводится к извечному вопросу о незаслуженных страданиях в нашем мире. Это заставит нас задуматься о том, почему и зачем Б-г создал мир людей?

Безгранична ли долготерпимость Всевышнего? Как долго может Он терпеть упадок человечества? Никто не может дать ответ на этот вопрос, ибо знает его лишь Сам Творец. Долготерпимость по отношению к падшим и преступникам — мистерия бытия. Если бы Б-г применял к людям только Свои атрибуты суда и справедливости, то они не смогли бы существовать. Всевышний обращается со Своими творениями милостиво, а не только справедливо, но когда наступает конец Его терпению? Как определить тот момент, когда злоупотребившие данной им Б-гом свободой грешники заслужат Его кару? Знакомый с любовью в человеческих масштабах, вряд ли может измерить масштабы любви Б-жественной.

Мидраш рассказывает, как Г-сподь остановил ангелов, намеревавшихся спеть Ему ежедневный гимн, когда полчища фараона тонули в водах Красного моря: "Сотворенные Мною тонут, а вы собираетесь петь гимн!” Исполнение приговора не приводится в действие с легкостью, ведь даже падшие и преступники — Творения Его.

Анализируя различные аспекты Катастрофы, мы должны помнить, что она не является единственным заслуживающим внимания событием в еврейской истории. Если бы Освенцим был единственной точкой отсчета, то было бы почти невозможно говорить о вере в Б-га Израиля в историческом аспекте. Катастрофе предшествует множество страниц истории евреев. После изведанных нашим народом ужасов также произошло немало. Еврейская история проходила не только под знаком Б-жественного сокрытия, ведь именно народ Израиля был свидетелем самых значительных откровений Всевышнего. В наше время евреи были одновременно свидетелями вопиющего Б-жественного молчания и Б-жественных откровений. Прошлое еврейского народа немыслимо без жизни патриархов, исхода из Египта, Синайского Откровения, а слова древних пророков актуальны сегодня более, чем прежде. Мы несем это в своей национальной памяти, невзирая на Освенцим. Всегда были попытки толковать еврейскую историю вне Торы, но это никак не связано с Катастрофой. Отвергнувший Тору или незнакомый с ней еврей, вообще не может заниматься проблемой взаимоотношений Б-га и Израиля в свете Освенцима с интеллектуальной честностью. Если человек не верит в историческую правдивость Синайского Откровения, то какой смысл имеет попытка рассматривать Освенцим и проблематику теодицеи в этом свете? Если же откровения имели место, то их историческая и теологическая значимость не может быть перечеркнута Освенцимом.

Освенцим не может представлять проблемы с точки зрения веры для человека, отрицающего Б-жественную роль в исходе из Египта и получении Торы. Для него Б-г вообще отсутствует. Лишь верующий во Всевышнего и Его Провидение может серьезно заниматься теологическими сторонами Катастрофы. Какие выводы сделает он из ужасающего Б-жественного сокрытия? Быть может, Всевышний безразличен к судьбе человека? Однако еврей знает, что это не так, ибо он был свидетелем самых явных вмешательств Провидения. Или Б-г ”мертв”? Может ли быть иное объяснение Его откровениям в дни прежние и Его молчанию в часы величайшей опасности? Но ясно, что либо Б-г вечен и сущ, либо Его вовсе нет. Может быть, Сущий и Предвечный отвернулся от Израиля в Освенциме из-за содеянных грехов? Такое утверждение было бы осквернением Его Имени. Какими страшными ни были бы грехи европейских евреев, но они не выходили за рамки человеческих слабостей и преступлений. Катастрофа была нечеловеческим явлением. Можно было бы сказать, что Германия заслужила такое наказание, но даже в, этом случае подобное утверждение требует осторожности.

Итак, Катастрофа не вносит ничего нового в проблему незаслуженных страданий. Самым волнующим вопросом остается вопрос, как сможет еврейский народ после происшедшего продолжать свою роль свидетеля Б-га в истории. Что осталось от идеи расплаты, от идеи еврейского существования в истории?

Вопрос о страданиях невинных остается открытым, ведь Б-г как бы несет ответственность за сотворенный Им мир. Он наделил человека свободой выбора. Решение этой проблемы может быть найдено лишь в более высоких сферах, чем человеческая история. Евреи всегда верили в это. Не подвергая сомнению существование Всевышнего, еврей продолжает оставаться в неведении, будучи неспособным измерить масштабы Б-жественной долготерпимости. В человеческих терминах это не оправдывает пути Провидения, но принимает их всецело. Нет, мы не пытаемся закрыть глаза при виде гор трупов, но сохраняем уверенность в то, что в сфере Б-га есть место для решения и преобразования. В рамках истории крики убиенных не могут быть прощены. Один из комментаторов Торы поясняет, что усилительная частица ”хэ” в обращении Всевышнего к Аврааму: "Возьми сына своего единственного, которого ты любишь, Ицхака...” (Брейшит, 22:2) указывает на просьбу. В этом содержится намек на то, что в рамках истории невинные жертвы не могут найти оправдания. Ведь не случайно Б-г обращается с мольбой к Аврааму принести в жертву Ицхака. Творец как бы просит прощения у всех страждущих из-за того, что Он оставил за человеком право выбора, позволяющего ему действовать вопреки воле Творца. В рамках времени и истории Б-г как бы "остается в долгу” перед народом Израиля, испытавшим на себе пределы Его долготерпимости по отношению к человеку. Думается, что никогда это не было так очевидно, как после Катастрофы. Быть может, Всевышний хотел, чтобы существовал народ, которому бы Он был в некотором смысле обязан. У Его детей есть, казалось бы, все основания осудить мироустройство. Однако они сохраняли веру в Творца в часы мучений. Евреи в часы сокрытия видели "свет новый в Сионе”. Они знали, что Б-жественной задолженности быть не может и Б-г Израиля спасет их.

^{Перевел с английского Авигдор Эскин.}