Из сборника «Пир во время чумы» (Тель-Авив: Сифрият Маарив, 1970)

Из сборника «Пир во время чумы» (Тель-Авив: Сифрият Маарив, 1970)

Опять о Герцле

-    Что, похоже, дело идет к банкротству?

-    Да, уважаемый, начинаю вывозить оборудование, нет выбора.

-    А чем занималось ваше предприятие?

-    Печатали фальшивые деньги.

-    Израильские лиры, очевидно?

-    Да, «герцли»*. Несколько лет назад мы печатали и купюры меньшего достоинства, однако в последнее время это стало нерентабельно.

-    Инфляция?

-    Да, почтенный. Мелкий производитель всегда страдает в первую очередь. Хотя в начале карьеры все было скромно, но надежно, можно сказать - семейный бизнес. Небольшой подвал, простой печатный станок.. Жена иногда помогала смешивать краски. В то время я с легкостью делал до тысячи лир в день.

-    Неплохо.

-    Спасибо. В прошлом году я решил перейти на фотоофсет, чтобы увеличить тираж. Заказал в США современное печатное оборудование на сто пятьдесят тысяч долларов.

-    И тут как раз началась катастрофическая инфляция, так?

-    Точно! Мы с женой вкалывали день и ночь, чтобы поспеть за падением лиры. В конце концов были вынуждены нанять дополнительных рабочих через бюро трудоустройства, им пришлось очень много платить...

-    Сколько они сегодня получают?

-    Квалифицированный фальшивомонетчик получает в месяц шесть тысяч.

Но, дорогой мой, они отказываются получать зарплату продукцией своего предприятия! Тем временем возросли взносы в фонд медицинского страхования, пенсионную кассу, всякие социальные выплаты...

-    А не пытались вы ввести сдельную оплату труда?

-    Конечно, пытался. Я предложил им семьсот чистыми за каждые две тысячи лир, но они отказались. В прошлом году их профсоюз трижды налагал на меня санкции!

-    То есть?

-    Они печатали только одну сторону купюры. Я был вынужден брать заем в банке, чтобы прийти с ними к компромиссу. Заплатил двадцать восемь процентов годовых! Вы можете представить себе мое положение: производитель фальшивых дензнаков, у которого хроническая проблема с их реализацией...

-    Вы обращались к властям?

-    Разумеется. Я просил лицензию на вывоз денежной массы, но мне отказали, сославшись на то, что лира не имеет хождения за рубежом. В Министерстве финансов мне посоветовали перейти на печатание швейцарских франков, но они в два раза больше по размеру, чем наши «герцли». А кто заплатит мне за бумагу, спросил я их. В тысяча девятьсот шестьдесят шестом году «галиль»** стоил четыреста тридцать лир, а сегодня у оптовика - пятьдесят две тысячи сто лир. Недавно удвоили таможенные сборы и налог на краску как на предмет роскоши, в общем - лучше не спрашивайте.

-    А вы узнавали насчет субсидий?

-    Дадут они, как же! Тот, кто печатает по госзаказу, получает финансовую поддержку каждый понедельник

и четверг, а мы, частный сектор, и гроша ломаного не дождемся! Я им говорю: «Господа, я обеспечиваю занятость кормильцев двенадцати семей, а вы что со мной делаете? Я едва успеваю напечатать купюры, чтобы оплатить штраф, который вы наложили на меня...»

-    Какой штраф?

-    За сокрытие товара. Однажды утром вломились ко мне на фирму и составили акт на шестьсот «герц-лей», которые лежали на складе, готовые к отправке заказчику. Я нанял адвокатов, так они обошлись мне в половину всей готовой продукции. Тем временем из Америки поступили новые печатные станки, что я заказывал, и можете себе представить, один день хранения их на складе в порту стоил мне денег, которые я выпускаю за полтора часа. Подорожало электричество, повысили налог на работодателей. Банковский процент взлетел до тридцати двух, а инфляция вообще меня доконала, дорогой мой. Мы работали в три смены и все равно не поспевали за ценами...

-    Да-а, все это очень грустно, уважаемый. А мы ведь так нуждаемся в развитии производительной сферы.

-    Я знаю, но вот позавчера я подсчитал: стоимость «герцля» Государственного банка 10.55 доллара**, а мне производство одной такой купюры обходится в 14.70 доллара, до уплаты налогов. Я что - сумасшедший, чтобы, работая как вол, только успевать платить долги и налоги? Все, хватит! Я сворачиваюсь и объявляю себя банкротом. Пусть приходят кредиторы и напечатают себе столько, сколько им причитается. Готовой продукции у меня восемь тысяч лир в «герцлях». Вы вправе наложить на них арест и устроить публичную распродажу, мне уже все равно. Может, за них дадут тысячу - полторы тысячи...

-    Поступим соответственно. Чем господин думает заниматься дальше, если позволено спросить?

-    Буду играть в лотерею.

* До денежной реформы 1980-1981 гг. - денежная купюра достоинством в 100 лир с изображенным на ней портретом основателя сионизма Теодора Герцля.

** Автоматическая винтовка, состоящая на вооружении израильской армии.

*** Официальный обменный курс на тот момент: 100 лир = 10.55 доллара США.

В правовом государстве

Как-то на этих днях, когда должны исполниться речения пророков, возвращаюсь я с почты, купив марок. Вдруг подходит ко мне мужчина внушительного телосложения, одетый в черную майку.

-    Я рэкетир, - представился незнакомец, - и беру девяносто девять с половиной лир в неделю, чтобы не создавать проблемы.

Я поинтересовался, прикреплена ли сумма к индексу подорожания, и получил положительный ответ. Так мы шли вместе некоторое время, беседуя об уровне преступности в стране, однако в конце квартала мой попутчик вдруг остановился и влепил мне звонкую пощечину. От неожиданного и сильного удара я влетел в живую изгородь, что вокруг дома г-на Гугенхеймера. Тот выбежал на улицу и выразил неудовольствие из-за того, что его собственность понесла ущерб. С трудом выбравшись из кустов, я объяснил соседу, мол, имеет место случай хулиганства.

Громила тем временем собрался уходить, пообещав мне, что я буду получать подобные плюхи до тех пор, пока не соглашусь выплачивать означенную сумму. Не следует воспринимать это как личное оскорбление, пояснил хулиган, но и ему надо чем-то зарабатывать на жизнь. Он провел тяжелое детство, отец был жестянщиком, а мамаша-пьяница колотила сынка каждый вечер. Так вот теперь он купил наш квартал и занимается сокращением социального разрыва.

-    Вам не нужно давать ответ прямо сейчас, - сказал мне здоровяк. - Посоветуйтесь с женой, поговорите в полиции, все, как положено. Ну и до встречи завтра -на том же месте в тот же час.

Жена категорически отказалась платить, заявив, что от нескольких пощечин еще никто не умирал. Я отправился в полицию и рассказал все дежурному сержанту. Оказалось, он прекрасно знает моего мастера кулачных дел. В уголовном мире тот известен под кличкой Коц*, восходящей к известному сатирическому рассказу Й.Л. Гордона «Кончик буквы “йод”. Месяц назад Коц ворвался во Дворец культуры, когда шел концерт, и ударил дирижера по голове палкой от метлы. Ну, получил месяц условно, апелляции его адвоката не помогли.

Так мы проговорили с сержантом часа три, наконец я у него спросил, что же мне делать.

-    Скостите сумму, - посоветовал страж порядка, - не платите больше семидесяти пяти лир в неделю. Ну, и держитесь!

Оказалось, что из-за участившихся жалоб подобного рода полиция нынче оказывает помощь исключительно советами... Сержант еще порекомендовал получить у рэкетира квитанцию на уплаченные ему деньги и предоставить ее в финансовые органы, дабы снизить моей подоходный налог. Однако я все еще колеблюсь.

На следующий день посреди улицы я вновь получил звонкую оплеуху...

-    Не торопись, обдумай все хорошенько, - подбодрил меня Коц.

Соседи, наблюдавшие эту сцену, поспешили вернуться в свои квартиры и запереть двери. Только Гугенхеймер остался на улице: с одной стороны, он охранял свой кустарник, а с другой, чего ему бояться - он здоровяк, в прошлом занимался борьбой.

-    Уличные беспорядки? - закричал он. - Только не перед моим домом!

Нежданная радость случилась в конце недели: когда мы сидели дома за обильным обедом, вошел крупный мужчина в бежевой майке и выразил желание поговорить со мной с глазу на глаз.

-    Ежедневные пощечины - разве это жизнь? - спросил он и добавил: - Вам нужна «крыша», уважаемый. За девяносто девять с половиной лир в неделю я обеспечу вам защиту от любого Коца.

Сумма, по его словам, прикреплена к индексу на подорожание.

Тогда я спросил моего гостя, в чем, собственно, разница, если он хочет с меня ту же сумму, что и Коц. А разница принципиальная, пояснил собеседник: Коц - это просто хулиган, он же обеспечивает мне официальную защиту за соответствующую сумму.

-    Не решайте сразу, - рекомендовал мне посетитель, - проконсультируйтесь в полиции, а я загляну к вам завтра в обед.

Чтобы придать своему предложению большую весомость, наш защитник одним ударом ноги (прямо как в кино!) разнес в щепки стенку платяного шкафа. Затем он гаркнул: «А ну-ка быстро - скидавай ботинки!» - и забрал их как залог.

-    Я надеюсь на продолжительное сотрудничество, - изрек он уже от двери, оторвал от нее ручку и бросил ее мне. Я вернулся к столу, призадумавшись.

-    Ситуация усложняется, - резюмировал я жене. - Посоветуюсь-ка я с сержантом.

В участке оказалось, что сержант знает и этого. Его кличка Каукаджи**, он давно промышляет этим бизнесом и хорошо известен в районе улицы Сдерот-Яффо.

-    Вы можете иметь с ним дело, - резюмировал сержант. - Он на сто процентов обеспечит вам защиту.

Я решил показать полицейскому, насколько убедителен был Каукаджи и неожиданно гаркнул:

-    А ну-ка быстро - скидавай ботинки!

Сержант начал быстро разуваться, но я остановил его, сказав, что всего лишь имитирую своего защитника.

-    Я вижу, - проговорил несколько покрасневший страж порядка, успевший снять и носки, - что вы совсем запутались. И вообще, - в сердцах закричал он, -разберитесь там между собой и не бегайте со всякой ерундой в полицию!

Следует признать, что защита Каукаджи оказалась эффективной, и на следующий день Код не появился. На всякий случай я решил уклониться от встречи с Каукаджи и в обеденное время отправился с женой в ресторан на другом конце города. Закусывая, мы обсуждали экономическое положение в стране.

-    В конце концов, - резюмировала супруга, - мы живем в правовом государстве.

Но тут меня угораздило. Когда я поднялся, чтобы расплатиться, то нечаянно наступил на бродившего внизу кота, потерял равновесие и всем телом рухнул на стол. Пытаясь удержаться на ногах, я потянул на себя скатерть, и тарелки с оглушительным грохотом посыпались на пол. На шум прибежал перепуганный хозяин ресторана.

-    Я заплачу, - залепетал он, - я заплачу, сколько скажете, только остановитесь!..

Я поспешил объяснить, что произошло недоразумение, и хозяин заведения, понявший, что я не рэкетир, приказал выкинуть нас вон. У входа в ресторан дежурил мужчина среднего возраста в желтой майке. Он помог нам подняться с земли и сказал, что ему нужно срочно поговорить со мной.

-    Каукаджи в очень агрессивном настроении поджидает вас возле вашего дома, - сообщил мне незнакомец. - Я готов профессионально охранять вас от его «защиты» за девяносто девять с половиной лир в неделю.

И эта сумма привязана к индексу подорожания. Новый охранник представился как «Шапиро, опытный телохранитель». Я заметил ему, что он меньше, чем Каукаджи, на что Шапиро ответил, что не вес главное в нашей стране, а способность к насилию. В подтверждение своих слов он кулаком разбил фару моего автомобиля. Скрытая в его поведении угроза не очень мне понравилась, тем более что за неделю до этого кто-то уже прошелся по нашей улице и молотком переколотил ветровые стекла у всех припаркованных автомобилей...

-    Ладно, разберемся. - Я снял с ноги и передал Шапиро один свой ботинок. - Позвоните завтра.

По дороге домой я увидел Гугенхеймера, поливавшего свой палисадник, и вошел в его дом.

-    Послушайте, Гугенхеймер, - начал я, развалившись в кресле у него в гостиной. - Вы здоровенный спортивный мужчина, почему бы вам не взять на себя мою защиту от Шапиро? Позаботьтесь, чтобы он мне больше не докучал.

-    Я очень занят, - попытался увильнуть тот. - Да и ради чего мне охранять вас?

Я врезал ногой по платяному шкафу и вдребезги разнес его стенку, а затем еще выбросил на улицу один из стульев через закрытое окно.

-    Это только аванс, - пообещал я соседу, когда стих грохот. - Завтра я подожгу вашу автомашину, если не согласитесь обеспечить мне защиту.

Я рекомендовал Гугенхеймеру обратиться к моему сержанту в полиции, чтобы обсудить ситуацию. Потом я купил молоток...

Кто сказал, что у нас в стране нельзя все устроить?

* Кончик, острие, колючка, шип (иврит).

** Известный в Палестине арабский разбойник.

Кто кого дрессирует?

Как-то в одну из ночей накануне праздников мне во сне явилась фея, в возрасте, но еще привлекательная. Она присела на кровать:

-    Я рада объявить вам, что вы выиграли в новогоднюю лотерею, и потому три любых ваших желания будут исполнены. Чего вы хотите более всего на свете?

-    Прежде всего: я не желаю платить налог на поездки за границу, - немедленно ответил я. - Во-вторых, я хочу понимать язык животных, как царь Соломон, и, в-третьих, все мои желания отныне должны сбываться беспрекословно.

-    Ну, что касается налогов, я ничего не могу сделать, - ответила старушка, - с третьим желанием тоже ничего не выйдет, а вот о животных можно поговорить. Будь по-вашему - вы начнете их понимать. - Она прикоснулась к моему лбу своей старенькой поцарапанной палочкой и исчезла.

Я обратился к нашему шнауцеру Максу, лежавшему на ковре:

-    Ты когда-нибудь видел такую наглость?

-    Да она недавно и ко мне приходила со своими тремя желаниями, - ответил Макс полусонно. - Я попросил у нее три порции мяса на ребрышках, но эта зануда ответила, что кухня уже закрыта. Зато вместо ребрышек она предложила наградить меня чудесной способностью управлять моим хозяином, то есть тобой. «Большое спасибо, - ответил я ей, - но я им и так давно управляю».

-    Мной?

-    А ты что думал? Твоя профессиональная дрессировка завершилась давно, и с большим успехом. Ты хорошо натасканный хозяин.

Я был несколько удивлен. Макс разговаривал со мной, словно я был шнауцер, а он - писатель. Но я понимал каждое его слово.

-    Если уж мы беседуем по душам, - продолжал мой пес, - то разреши сказать тебе, что во время воспитания выдержки ты проявил себя как существо с высоким уровнем развития.

-    Какой выдержки, с позволения спросить?

-    Выдержки по отношению к еде. Поначалу тебе это не очень давалось, но сегодня ты правильно подчиняешься моим командам. Правда, приятели во дворе говорят, что я превратил тебя в робота, у которого полностью отсутствует собственное мышление. Твоя природная склонность подчиняться раскрылась однажды совершенно случайно во время обеда. Я обнаружил, что стоит мне встать на задние лапы и завилять хвостом, как ты тут же вскакиваешь и начинаешь бросать мне со стола всякие вкусные кусочки, да еще приговариваешь: «Хоп, хоп, хоп!» Ты делаешь это всегда и почти инстинктивно. Что это, по-твоему, если не дрессировка?

-    Странно, - пробормотал я, - я всегда думал, что ты виляешь хвостом потому, что я бросаю тебе косточки...

-    Нет, ты бросаешь мне косточки, потому что я виляю хвостом. Зависит от точки зрения. Я считаю, что все твои действия определяются моими желаниями. При помощи некоторых приемов я, например, всегда могу заставить тебя громко кричать: «К ноге! К ноге! К ноге!» Я также приучил тебя выходить гулять в одно и тоже время: в восемнадцать тридцать я подхожу к тебе, кладу голову на колени и смотрю в глаза. Ты хорошо выполняешь команду - надеваешь мне на шею поводок и идешь за мной на прогулку словно хорошо смазанный робот. У ближайшего угла я спокойно делаю, что мне надо, ты же в это время не сдвинешься и на сантиметр. Ты дисциплинирован, как я уже отмечал...

-    Я полагал, что все зависит от меня...

-    Это заблуждение. На самом деле ты просто механически подчиняешься мне, в точности как в свое время тот известный русский профессор Павлов своему псу. Помнишь опыты, которые ставила его собака для проверки рефлексов своего хозяина? Каждый раз, когда тот пес-меломан хотел услышать звук колокольчика, ему надо было только подумать о еде и выделить немного желудочного сока. Хорошо выдрессированный профессор тут же вскакивал и звонил в колокольчик. Твои рефлексы тоже действуют бесподобно; ты, например, прекрасно надрессирован на палки: когда мы подходим к берегу моря, ты немедленно ищешь палку и кидаешь ее, правильно? Я могу приносить тебе эту палку бесчисленное количество раз, но ты, как человек хорошо обученный, снова и снова без устали будешь ее бросать.

-    А мне казалось, что как раз тебе нравится приносить мне палку.

-    Да с чего ты взял?

-    Ты так радуешься при этом...

-    Мне просто нравится сам процесс дрессировки, я получаю огромное удовлетворение. Мне удалось обучить тебя нескольким сложным упражнениям, никогда бы не подумал, что ты на это способен. Ну, например: ты держишь палку, если мне хочется перепрыгнуть через нее, или по команде старательно гладишь меня по спине. Много раз я демонстрировал это своим приятелям. «Смотрите, - говорю я им, - сейчас я подойду к нему, внимательно загляну в глаза, и он немедленно погладит меня по спине». Так всегда и бывает. Ты хороший материал для дрессуры, звезд с неба, правда, не хватаешь, но в целом улавливаешь неплохо.

Вот это мне понравилось.

-    В конце концов, - изрек я с плохо скрываемой лестью, - кто лучший друг собаки?

-    О дружбе давай не будем. - Макс немедленно поставил меня на место. - Я держу тебя исключительно из соображений личной безопасности. Полицейские меня просто бесят. Ну а теперь, малыш, отправляйся спать, уже достаточно поздно.

-    Но...

-    Лежать!

Если эта фея появится у меня еще раз, она за свои штучки крепко получит. Не хочу я больше понимать язык животных, хочу, чтобы все оставалось, как прежде, хоп-хоп-хоп! Без разговоров.

Платоническая любовь

Мой двоюродный брат сидит напротив меня и смотрит в потолок.

- Я влюбился в нее с первого взгляда, - рассказывает он тихим голосом. — Было в этой женщине какое-то душевное благородство, какое-то внутреннее спокойствие, не поддающееся описанию. Она взглянула на меня загадочными карими глазами - и я пропал. Я пошел за ней, словно лунатик, но она не любила меня.

-    Что ты говоришь!

-    Она сказала, что я недостаточно тонкая натура. Она ведь еще поэтесса. Мы встречались несколько раз, часами говорили о многом, но это и все. У нее был какой-то югослав, спасатель. Я целую ночь просидел на ступеньках перед ее дверью, завидуя ему. Когда утром она послала меня купить ей орешков, я почувствовал себя счастливейшим из людей.

-    Что ты говоришь!

-    Она принимала от меня маленькие подарки, иногда деньги, но ее чувства не изменились. Я страдал, как собака. Однажды вечером, представив себе, как этот югослав намыливает ей спину, я решил бежать от нее. Всю ночь я мчался по улицам, не разбирая дороги, лишь бы оказаться подальше от нее. Утром я принес ей орешки. Она вышвырнула меня. Друзья увидели, что я гибну, и пришли мне на помощь. С наступлением сумерек они привязали меня канатами к креслу-качалке. Но и тогда перед моим взором стояла лишь ее нежная улыбка. Тогда я дополз до телефона, носом набрал номер «скорой» и с эскулапами поехал к ней, чтобы предложить руку и сердце.

-    Что ты говоришь!

-    Дома ее не оказалось. Вероятно, была где-то со своим спасателем.

Я рассказал все психиатру, и он заключил, что в младенческом возрасте я ненавидел мать и сейчас это моя месть ей, а может быть, я любил мать и сейчас отождествляю с ней свою любимую. Но едва я произносил вслух имя моей ненаглядной, я начинал рыдать. Тут психиатр заорал на меня: «Как это возможно, чтобы взрослый мужчина вел себя, как ребенок?!»

Я опять бросился к своей любимой, решив записать на ее имя все свое имущество.

-    Что ты говоришь!

-    В принципе она согласилась и тогда в первый раз позволила зайти к ней.

У нее симпатичная просторная квартира. Мы пели песни. Когда она отправилась спать, разрешила мне подержать свечу. Воск обжигал пальцы, но я был на седьмом небе. Потом пришел югослав, у него есть свой ключ. Меня заперли в холодильнике, и я начал пить: виски, ром, соду - все, что там нашел. Не помогло. В те дни я чувствовал, что не могу жить без нее, без того, чтобы видеть и слышать ее. Я попросил разрешения спать под ее кроватью, но она не позволила. Я выпрыгнул из окна.

-    Что ты говоришь!

-    Я был готов умереть, но всего лишь сломал ногу. Пролежал три месяца в гипсе и выучил югославский язык. Пытался звонить ей каждую четверть часа, но она отключила телефон. Я доходил, от меня осталась лишь тень. Однажды я почувствовал, что не могу более: как был, в пижаме сбежал из больницы и приплелся к ее дому. Она открыла дверь - и с тех пор более не интересует меня. Спасатель может получить ее от меня в подарок.

-    Что случилось?

-    Она растолстела.

Национальный спорт

-    Вы - насильник?

-    Да, я имею обыкновение насиловать женщин.

-    Почему?

-    Можно предположить, что у меня к этому природная склонность. Кроме того, власти поощряют это

популярное развлечение. Уже годы, как я занимаюсь изнасилованием к моему полному удовольствию.

-    Каким способом господин действует, если позволительно спросить.

-    Самым обычным: автомобиль, женщина голосует, съезжаю с основной дороги, безлюдная рощица, угрозы, несколько ударов, демонстрация ножа, обозначение намерений лично или при участии небольшой группы поддержки, по ситуации. Да почитайте газеты: в этом вопросе наша страна собаку съела.

-    А точка зрения женщин?

-    В большинстве случаев они против. Но как раз это и есть самое привлекательное, исходя из чистого садизма: отчаянная борьба, сопротивление. Я, например, предпочитаю перепуганных малолеток, туристок, если удается.

-    Почему туристок?

-    А они сразу уезжают из страны и уже никогда не возвращаются. Идеальный объект для наших развлечений. Я специализировался на англичанках.

-    Говорят, что иногда жертва получает душевную травму на всю жизнь.

-    Возможно, но в это я не вникаю. Для этого есть полиция, можно подать жалобу. Мы ведь в демократической стране.

-    Ну, и они жалуются?

-    Почти никогда. Ведь полицейские начинают расспрашивать: как это случилось, сколько раз, в какой позиции - это все неприятно. Я имею обыкновение фотографировать женщин обнаженными, забочусь, чтобы шок был абсолютным. И они молчат как рыбы, даже в больнице.

-    А если не молчат?

-    Ну, беру адвоката. На суд приходит вся семья: супруга, детишки...

-    Господин женат?

-    Разумеется. Ведь изнасилование - это семейное развлечение в нашей стране. В суде мои дети ревут белугой. Я под присягой рассказываю судье, что эта англичанка, такая-сякая, соблазнила меня и против моей воли принудила к противоестественным отношениям... А иногда они приходят в суд в коротких юбках, так судья еще делает им замечание. Словом - никаких проблем.

-    А если судья упорствует?

-    Чего это вдруг?

-    Скажем, он против насилия.

-    Тогда изображаем раскаяние: ну, возбудился, ваша честь, и все такое. У меня и характеристика готова: трудное детство, социально-экономический разрыв и так далее. В самом худшем случае приговаривают на три года и восемь месяцев. Треть срока сокращают за примерное поведение, треть - по причине слабого здоровья, треть - условно. В итоге остается только дважды в месяц проходить психиатрическое освидетельствование. Так что все это ерунда.

-    Почему же?

-    Да говорю же вам: власти в этом заинтересованы.

-    Вы серьезно?

-    Абсолютно. Если правительство действительно хочет положить этому конец, почему насильника маленькой девочки не осуждают на двадцать лет тюрьмы? Ясно, что не обошлось без какого-то скрытого интереса со стороны властей.

-    Трудно поверить...

-    А как иначе можно это истолковать? За растрату денег или подделку документов закон определяет двенадцать лет тюремного заключения, не так ли? Если я кому-нибудь буду угрожать ножом, то получу пять лет тюрьмы. А то же самое с изнасилованием - всего три с половиной года. Ясно как Божий день: израильский законодатель признает жизненную необходимость массовых изнасилований.

-    Господин сказал: жизненная необходимость изнасилований?

-    Разумеется. Говорят, что подобные действия высвобождают латентное насилие. В нашей стране это сво

его рода клапан, регулятор социальных противоречий. Тот, кто насилует женщин, не ходит на демонстрации, не бесчинствует, он всем доволен. Поэтому нет ничего удивительного в том, что кинематограф облагается пятидесятипроцентным налогом на средства развлечения, а изнасилование - бесплатно. Да, явно ощущается мощная государственная поддержка, можно сказать - поощрение изнасилований по-израильски.

-    Вы хотите сказать, что, если бы за это давали двадцать лет тюрьмы, вы бы этим не занимались?

-    Разумеется, я что - сумасшедший? Провести в тюряге полжизни за десять минут удовольствия? Да я бы сразу сменил вид спорта.

-    Футбол?

-    Нет, это довольно опасно - можно ногу сломать. Я бы занялся рэкетом, то есть «оказанием защиты». Но в настоящее время, пока у нас еще полное взаимопонимание с местными судами, нет проблем. Изнасилование остается нашим национальным спортом.

-    Большое спасибо, господин. Не хотите ли вы высказать что-нибудь личное со страниц газет?

-    Да. Я хочу обратиться к министру внутренних дел доктору Йосэфу Бургу* с призывом не выдавать въездную визу Меиру Лански**: мы ведь не хотим превратить нашу страну в убежище для преступников.

* Видный религиозно-политический и государственный деятель Израиля 50-70-х гг. XX в.

** Американец еврейского происхождения, один из главарей мафии в США. В конце жизни Ланский хотел перевести свои деньги в Израиль и переехать туда на жительство, однако после продолжительного обсуждения всех возможных последствий этого шага израильское правительство решило отказать в разрешении на въезд.