Путевые зарисовки

Путевые зарисовки

Прыжок через океан

ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ ОКЕАН

Рассказывать об Америке нелегко: столько написано о ней и такими писателями! Вспомните хотя бы Ильфа и Петрова, Илью Эрен-бурга, Виктора Некрасова. И все же хочется верить, что и в моем рассказе об этой поистине великой и очень противоречивой стране читатели найдут для себя что-то интересное, а может быть полезное.

И КТО ТОЛЬКО НЕ БАСТУЕТ

Одиннадцать часов лета в огромном комфортабельном “Боинге” компании “Эл-Ал” и я — на земле Соединенных Штатов Америки. Но вернусь немного назад. Билет на самолет я заказывал вскоре после окончания очередной забастовки “Эл-Ал”, и, конечно же, мучила мысль — а вдруг снова “взбрыкнет” наша строптивая авиакомпания, и не спокойнее ли поэтому иметь дело с американской? Но патриотические чувства все же взяли верх, и я положил 649 долларов в карман нашего государства. (Впрочем, расплачивался я шекелями, платить в долларах — привилегия иностранцев).

В самолете стюарды и стюардессы относились к нам с повышенным вниманием и родительской заботой, стараясь, видимо, вернуть подорванное забастовкой доверие пассажиров.

Оформление документов и таможенный контроль заняли считанные минуты, и вот я — в объятиях встречающих меня родственников. От волнения забываю рассмотреть аэропорт имени Кеннеди, который, как известно, славится своей красотой. Впрочем, особенно красив он сверху, с высоты птичьего полета: его строения словно бы стелятся по земле, и когда смотришь на них снизу, впечатление совсем не то.

Наш путь лежит в Бруклин, и уже при въезде в него я замечаю огромной величины свалки — горы черных полиэтиленовых мешков, в которых американцы собирают пищевые и всякие другие отходы.

—    Это Бруклин? — спрашиваю я кузину.

—    Не трудно догадаться, правда? — улыбается она. — И все же, не думай о нас слишком плохо. Обычно в Бруклине намного чище. Просто вторую неделю бастуют мусорщики — требуют повышения зарплаты.

Вспоминаю, что еще в Союзе я слышал передачи ,,Голоса Америки”, в которых рассказывалось о том, как хорошо оплачивается труд уличных ассенизаторов. Сестра подтверждает:

— Верно, мусорщики зарабатывают очень хорошо. Но аппетит приходит во время еды. К тому же они знают — выхода у работодателей нет: с нечистотами шутки плохи.

Забегая вперед скажу, что забастовка продолжалась еще дней десять и закончилась перед самым Рождеством, как и следовало ожидать, победой бастовавших.

Меня, израильтянина, трудно удивить размахом забастовочного движения. Кто только ни бастует в нашей прекрасной маленькой стране! Водители автобусов, медицинские работники, учителя, воспитатели детских садов и т.д. и т.п. Но вот о забастовке мусорщиков мне еще слышать не приходилось. Впрочем, я в стране — меньше полутора лет, так что, даст Бог, еще услышу.

Что же касается Бруклина, то после окончания забастовки он действительно стал чище. И все же на его фоне Иерусалим кажется идеалом чистоты, городом образцовой культуры. (Да простит мне читатель советскую фразеологию, но, что поделаешь, она здесь очень кстати).

Странное чувство испытываю я в первый день моего пребывания в Америке. Очень волнует сознание того, что я нахожусь в Нью-Йорке — ”городе желтого дьявола”, гигантских небоскребов и неразрешимых проблем. Ведь еще несколько лет назад я не мог даже мечтать о такой поездке. Вместе с тем удивляет и как-то успокаивает обыденность, я бы даже сказал, неприглядность окружающего меня пейзажа. Старые, закопченные девятиэтажные дома, неприхотливые коттеджики. И все же я понимаю — то, необыкновенное, — впереди, на сравнительно небольшом, вытянутом, словно нос меч-рыбы, острове со знакомым и вместе с тем сказочно-таинственным названием Манхеттен.

Цель моей поездки деловая, но первые три дня я полностью отрешаюсь от всех забот и часами брожу по стритам и авеню, до боли в шее задирая голову, чтобы рассмотреть очередной, не знаю уж какой по счету красавец-небоскреб. И когда смотрю вверх, то кажется, что вершина небоскреба парит в воздухе, и я парю вместе с нею. И долго смотреть трудно — кружится голова. Но, странное дело, когда я оказываюсь на 102-м этаже небоскреба ”Эмпайр Стейт Билдинг” и смотрю вниз, то голова не кружится, а вот глаза от восхищения открывшимся видом расширяются. Нет, описывать раскинувшуюся подо мной панораму я не берусь: любые слова окажутся беднее действительности.

Позволю себе маленькое и не совсем лирическое отступление. Известно, прежде чем попасть в рай, надо пройти чистилище. И если предположить, что для меня, грешного, Манхеттен предстал райски красивым уголком, то чистилищем на пути к нему стал сабвей — нью-йоркское метро. Я много слышал о нем и должен сказать, что явь оказывается достойной самых нелестных эпитетов любого предвзятого рассказчика. И все же поражает меня не угрюмый, мрачный вид станций, не разрисованные и исписанные, наверное, далеко не самыми ласковыми словами, стены и даже потолок вагонов. (Вот когда я впервые не жалею, что не владею английским). Поражает меня другое. Я всегда считал американцев деловыми людьми. А у деловых людей, как известно, время — деньги, а значит о ни-то умеют беречь это самое время. А здесь, в сабвее, я становлюсь свидетелем обратного — наплевать им на время. Стоят с невозмутимым видом взрослые дяди и тети по 15-20 минут, дожидаясь электрички, и на лицах у них написано: “Над нами не капает”. А как же быть с поговоркой: “Время идет — доллары капают”?

Однажды я прождал электричку ровно полчаса. Подсчитал, что если средний американец зарабатывает в час 8 долларов, стало быть, в этом случае такой средний американец выбрасывает на ветер, вернее на сабвей, 4 доллара плюс 75 центов за проездной жетон. А ведь за эти деньги можно купить миниатюрный калькулятор или, скажем, японский зонтик-автомат.

Но давайте вернемся наверх, в Манхеттен. Бродя по стритам и авеню, я добрел и до Бродвея. Ну кто не слышал об этой легендарной улице Нью-Йорка! Помните у Робсона: “На Бродвее шумном...” Нет, Бродвей — далеко не самая красивая, а, может быть, просто некрасивая улица города. Куда ей до Пятой или Парк авеню! Вот где по-настоящему красиво.

Но все противоречия, вся разноликость Америки наиболее ярко, контрастно проявились именно в этой всемирно известной уличной магистрали. Она тянется чуть ли не через весь Манхеттен, постоянно меняя не только свой облик, но и свою суть. От Сорок второй стрит, улицы, при упоминании о которой у пуритански настроенных американцев на лице возникает гримаса отвращения, идет веселящийся Бродвей. Здесь — прославившиеся на весь мир брода ейские театры и красочные, праздничные брода ейские шоу. А рядом с ними — самые заурядные кинотеатры порнографических фильмов, всевозможные секс-клубы, которые часто — не что иное, как обычные бордели, скрывающие свою суть за маскировочными вывесками (проституция в Америке официально запрещена), магазины, торгующие предметами порноиндустрии. Причем цена продукции пропорциональна ее качеству. Если стоимость билета на бродвейское шоу доходит до 50 долларов, то рядовой порнофильм можно посмотреть за два доллара, вернее, один доллар 99 центов. Надо сказать, в Америке очень любят эти две девятки. Хоть и близко, а все-таки не доллар. Так создается немудреный психологический обман.

Но вот начинается добропорядочный Бродвей, где живут вполне добропорядочные американцы. Исчезают зовущие, завлекающие вывески и рекламы. Бродвей становится строгим, как форма полицейского.

А дальше, на подходе к Сентрал парку, расположены филиалы радиостанций “Голос Америки” и “Свобода”. На последней мне довелось побывать и выйти в эфир с рассказом о нашем иерусалимском журнале “Родина”.

Если же идти от Сорок второй стрит в обратном направлении, то оказываешься в мире изобразительного искусства. Это — нью-йоркское Сохо. !Квартиру здесь может купить или снять только художник. (Первое и единственное ограничение, с которым я столкнулся на Западе.) Здесь, в Сохо, на каждом шагу — картинные галереи, где выставлены, как правило, образцы современного искусства. Я не большой знаток модернистской живописи, поэтому воздержусь от оценок, скажу только — очень редко у меня возникало желание “остановиться, оглянуться”. Пробежал я галопом по европам, то бишь по соховским галереям и, наверное, не сохранил бы о них никакого воспоминания, если бы не посчастливилось мне познакомиться с художником, который живет и работает в этом самом Сохо, Марком Клионским.

Бесспорна истина — большой художник — всегда большой человек. Обаяние личности такого художника обязательно находит выражение в его творчестве. Доброта Марка Клионского адекватна доброте его искусства. И, наверное, наиболее ярко эта его черта человека и художника проявилась в удивительных по своей выразительной силе офортах на еврейскую тему. А еврейская тема — преобладающая в творчестве Марка Клионского. Только извечной теме еврейской истории, Исходу, художник посвятил пять больших полотен. Но и в картинах не на еврейскую тему живет, страдает, любит, мечется его мятежная еврейская душа. Если надо, художник Марк Клионский может быть и злым, и ироничным, и беспощадным.

Вот передо мной портрет митрополита. Какое напыщенное самодовольство, какая пустая многозначительность в лице этого богослужителя, волею судьбы удостоенного столь высокого сана. Невольно вспоминаю виденный раньше портрет Голды Меир, написанный Марком Клионским незадолго до ее смерти. Какое волевое, мудрое, по-человечески прекрасное лицо у этой далеко не молодой женщины!

Подолгу простаивая перед картинами Марка Клионского, я думаю — почему такой художник, такой человек поехал из России в Америку, а не в Израиль, почему он живет в Нью-Йорке, а не в Иерусалиме?

Пользуясь установившейся между нами душевной близостью, я спрашиваю его об этом.

Добрые грустные глаза Марка еще больше грустнеют.

— Все годы, что я живу в Америке, я задаю себе этот вопрос, хотя ответ на него я получил еще в Союзе, — говорит Марк и рассказывает, как в течение многих лет, втайне от власть имущих, он рисовал еврейские офорты, мечтая о том дне, когда сможет привезти их на родину наших предков. Счастливый случай помог переправить офорты в Израиль еще до того, как Марк покинул Россию. И тогда оказалось, что они в Израиле никому не нужны. Об этом написал ему человек, который с большим риском вывез офорты из Союза.

Так не обрел свою еврейскую родину один из ее сыновей, а Израиль потерял художника С большой еврейской душой — Марка Клионского.

МЕНОРЫ В МАНХЕТТЕНЕ

В Израиле много говорят об американских евреях. Хочу сразу оговориться. Когда я пишу “американские евреи”, то имею в виду не эмигрантов из Советского Союза, приехавших в США за последние 5—6 лет (о них разговор впереди). Я имею в виду евреев, родившихся в Америке или проживших там не одно десятилетие.

Сколько разноречивых суждений высказывается в их адрес! С одной стороны, известно, что немалая доля американской помощи Израилю состоит из добровольных пожертвований многочисленных еврейских общин, разбросанных по всем большим городам Соединенных Штатов. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что деятельность Сохнута и министерства абсорбции по приему и устройству репатриантов, в значительной степени, финансируется этими общинами.

С другой стороны, слышатся обвинения в их адрес. Сами американские евреи, дескать, не спешат ехать в Израиль, хотя многие из них религиозны и каждый день в молитвах, как заклинание, повторяют: “В будущем году — в Иерусалиме”.

Мое желание познакомиться с жизнью американского еврейства не уступало желанию увидеть Америку как таковую. В этом смысле мне с самого начала повезло. Я оказался в окружении многочисленных и очень религиозных родственников, покинувших Россию еще в 1946 году. И если старшее поколение сохранило какие-то “русские” корни, например, знание русского языка, то их дети и внуки — уже истинные американцы.

Проживание в среде ортодоксальных евреев обострило мое восприятие американской жизни, раскрыв передо мной ее еврейский, больше того, религиозный аспект.

Религиозная жизнь знакома мне не по наслышке. Я родился и рос в семье, свято соблюдавшей заветы иудаизма. В детстве я с дедушкой по субботам ходил в синагогу. Не в Хоральную, до нее было слишком далеко, а в импровизированную, разместившуюся на первом этаже дома в небольшой квартире, которая с трудом вмещала собиравшихся в ней евреев. Я хорошо помню, как тщательно дедушка подворачивал одетый под пальто талес, чтобы никто не видел, в чем он одет. А прежде чем войти в синагогу, он настороженно озирался по сторонам, словно подпольщик, опасающийся “завалить” явочную квартиру. Не знаю, может быть синагога функционировала без ведома властей, а может это было привычным проявлением еврейской осторожности, от которой один шаг до страха. Ведь все религиозные отправления в еврейских семьях совершались так, чтобы об этом, не дай Бог, не узнали соседи или кто-нибудь из посторонних. Советская власть, провозгласив "свободу совести и вероисповедания", сделала все, чтобы эту свободу задушить.

Нет, американским евреям не приходится бояться своих соседей. На улицах Бруклина они чувствуют себя так же свободно, как израильтяне на улицах Хайфы или Тель-Авива. Талес, одетый поверх костюма, никого не повергает в недоумение, а свисающие из-под пиджака цицес выглядят так же естественно, как, скажем, шарф или галстук. Наверное, не надо объяснять, какая роль в еврейской свадьбе отводится хупе. Так вот, эта самая хупа устраивается евреями Любавичской общины на главной улице Бруклина, напротив Центральной синагоги. Мне могут возразить — подумаешь, Бруклин! Всем известно, что это — еврейский район. Вот в Манхеттене такого не увидишь. Отвечу: во-первых, район Кингстон авеню, где мне довелось жить в течение месяца, — это смешанный еврейско-негритянский район. Во-вторых, и в Манхеттене увидишь. Здесь, например, в праздничные дни в витринах магазинов и офисов светятся многочисленные огоньки хану кал ьных свечей. А в центре Манхеттена в честь Хануки вот уже несколько лет подряд устанавливается огромная менора. На глазах у многочисленной толпы евреев (и неевреев) происходит торжественное возжигание ханукальных свечей.

Наверное, человек, выросший в любой свободной стране, этому не удивится. А вот я, честно скажу, удивлялся. И поводов для такого удивления у меня было немало.

Вместе с тем я знал, что и в этой наиболее благополучной для евреев стране антисемиты еще далеко не перевелись. Мой кузен рассказал мне о том, как сравнительно недавно неофашисты собирались провести демонстрацию на улицах одного из американских городов. Собирались, но не провели. Еврейская общественность воспрепятствовала этому, и городские власти запретили фашистский шабаш. (Каково же было мое удивление опять, когда он рассказал, что интересы фашистов, подавших апелляцию в федеральный суд, защищал адвокат-еврей!)

Что и говорить, антисемиты были, есть и еще, наверное, очень долго будут, в том числе и в Соединенных Штатах Америки. С одним из них, водителем автобуса, я встретился лично. На рулевом колесе его машины вызывающе красовалась жирная свастика.

И все же говорить об антисемитизме в Америке как о явлении — нельзя. И не потому, что президент страны в своей приветственной речи поздравляет американский народ (народ, а не христиан и евреев в отдельности) с праздником Рождества и Хануки. И не потому, что мэр и главный прокурор Нью-Йорка — евреи. Хотя и эти факты о многом свидетельствуют. Нельзя говорить об антисемитизме как о явлении потому, что американские евреи — большая сила. Реальность и действенность этой силы мне довелось ощутить на концерте хасидской песни, который состоялся в самом большом концертном зале Нью-Йорка — Медисон-Сквер Гарден. Сюда, послушать известного еврейского певца Мордехая бен Давида, пришли пять тысяч религиозных евреев, в основном юношей и девушек. Как бурно они выражали свой восторг! После каждого номера зал содрогался от аплодисментов, топота ног, свиста. (Да, да, свиста — я не оговорился. Молодежь, и религиозная, все-таки молодежь)...

После Мордехая бен Давида выступал хор мальчиков из Лондона. И если молодые исполнители уступали певцу в профессиональном мастерстве, то вполне могли сравниться с ним в эмоциональном воздействии на слушателей.

И снова евреи свистели, топали ногами, аплодировали. А я думал: не завидую я тем антисемитам, которые попробуют стать на пути у этих ребят. (Позднее, из рассказа родных, я убедился, что был прав. Когда в районе Кингстон авеню стали селиться негры, участились случаи насилия. Негры решили силой доказать свое превосходство над евреями. И тогда мальчики из ешив проучили распоясавшихся хулиганов, отделав их, что называется, под первое число. С тех пор негры, в массе своей, ведут себя смирно. А преступления носят уголовный, а не антисемитский характер).

И еще мне вспомнилось, как в праздник Симхат Тора, по установившейся традиции, молодые мужчины и женщины, юноши и девушки стекались со всех концов Ленинграда на Лермонтовский проспект в Хоральную синагогу. Какими независимыми они хотели казаться и какими внутренне униженными по существу были! И не мудрено — еврейское веселье проходило под негласным и гласным надзором недремлющего милицейского и кагебистского ока. И лишь позднее, хлебнув спиртного, молодежь на время забывала про своих “опекунов” и про возможные последствия.

Вот это и есть антисемитизм как явление, а точнее, государственный антисемитизм. Обвинять в таком антисемитизме современную Америку несправедливо и недостойно. Хотя, кто знает, что может быть в будущем.

ДОМ, ОТКРЫТЫЙ ДЛЯ ВСЕХ

Этот дом в еврейском квартале Бруклина ничем не отличается от окружающих его строений. И жизненный уклад обитателей этого дома очень похож на образ жизни многих религиозных еврейских семей. И все же я берусь утверждать, что это не совсем обычный дом. Его основная особенность в том, что он открыт для всех. Всех нуждающихся и обездоленных.

В будние дни обитатели дома живут напряженной трудовой жизнью. Но вот наступает пятница и начинается подготовка к празднику, имя которому Суббота. Моются полы, убираются комнаты, завозятся продукты. Много продуктов. Ведь за праздничный субботний стол сядет никак не меньше 15—20 человек. Из них добрая половина — посторонние люди. И ни один не будет обделен, обижен. Хозяин этого дома — мой старший американский кузен — Авром-Арн. Если бы я был художником и задумал писать портрет американского еврея, лучшей натуры я бы для себя не желал. И, поверьте, мной руководили бы не родственные чувства, а желание воспеть природный ум и душевную доброту нашего народа. А в Авром-Арне эти прекрасные качества проявились особенно ярко. Жизнь его никогда не была легкой. С 15 лет он трудился наравне со взрослыми, в 17 — обзавелся семьей. Он ничего не получил в подарок, все, что у него есть, он создал своими руками. Но как щедро делится он плодами своего труда с окружающими! Какая готовность прийти на помощь нуждающимся!

В его доме постоянно находят приют униженные и обездоленные. Сегодня — это оставшиеся без родителей еврейские девушки из Ирана, вчера — семья беженцев из Польши. Случайно он узнал, что в Израиле живет друг его родственницы, которого тяжелая, неизлечимая болезнь приковала к кровати, и он шлет ему, незнакомому человеку, денежную помощь. Если в синагоге собирают пожертвования, то первый среди жертвователей — Авром-Арн.

Да, он состоятельный человек. Но разве состоятельный — обязательно щедрый?

Пусть простит мне читатель, что я столько места отдал этой лирической зарисовке и, казалось бы, отвлекся от основной темы. Но разве, рассказывая об американском еврействе, не уместно рассказать об одном из его представителей? Конечно, я не хочу утверждать, что вся американская или даже бруклинская еврейская община состоит из таких людей, как Авром-Арн. Люди есть люди. И религиозность еще, увы, не обязательно — душевная щедрость и чистота. Но прожив месяц среди любавичских евреев, я смею утверждать, что в основной своей массе это — добрые, отзывчивые люди. Они очень требовательны к себе и очень терпимы к тем, кто не разделяет их убеждений. Думаю, что некоторым религиозным группам, в том числе у нас, в Израиле, следовало бы поучиться этой терпимости у любавичских евреев.

И еще. Мне, израильтянину, было очень интересно узнать об отношении любавичской общины к нашей стране и ее проблемам. Узнал — Любавичский Ребе и его последователи безоговорочно признают Израиль и всемерно его поддерживают. Причем, Любавичский Ребе категорически против каких бы то ни было территориальных уступок арабам. Больше того, во время Войны Судного дня он призывал израильское правительство не поддаваться шантажу и, не обращая внимания на угрозы великих держав, закончить войну в Дамаске и Каире.

Может быть, он был прав...

ТРУДНО ЛИ ЖИТЬ В ИЗРАИЛЕ?

Читателю, конечно же, покажется странным такое название главы в рассказе о поездке в Соединенные Штаты. И действительно, причем здесь жизнь в Израиле, когда речь идет об Америке. Однако все объясняется довольно просто. Чуть ли не каждый второй еврей-эмигрант из России задавал мне этот вопрос. И если одни спрашивали, искренне желая получить правдивую информацию, что называется из первых рук, о стране, которая далеко не безразлична их еврейскому сердцу, то другие заранее хотели услышать положительный ответ, чтобы лишний раз утвердиться в правоте своего выбора. А, надо сказать, сведения о нашей стране поступают в Америку в сильно искаженном виде. “Просветителями” чаще всего выступают “йордим”, которые, конечно же, не стремятся быть объективными, а порой просто клевещут на Израиль, чтобы оправдать свое дезертирство.

Скажу честно, когда я впервые услышал этот вопрос, я растерялся. Как ответить на него однозначно? Сказать — “легко” — никто не поверит (известно, что легко только справлять малую нужду в бане). Ответить “трудно” — неверно по сути. Да к тому же, что понимать под словом “трудно”?

Эти мысли молниеносно пронеслись в моем мозгу и вызвали вполне естественный встречный вопрос: — А что вы имеете в виду?

Чтобы не останавливаться на каждом ответе в отдельности, я постараюсь привести их к общему знаменателю.

Ну как же, отвечали мне те, которые заранее желали получить положительный ответ, у вас такая инфляция и дороговизна. Вы живете на бочке с порохом. В стране хозяйничают террористы. А служба в армии, где постоянно приходится подвергаться смертельной опасности. Нет, увольте. Мы свое отслужили в России.

Признаюсь, я был не очень любезен с такими бывшими советскими евреями, но разговаривал спокойно и аргументы старался приводить убедительные.

Да, инфляция действительно в Израиле рекордная. Но знаете ли вы, что каждые три месяца все работающие получают надбавку на дороговизну, которая в основном компенсирует рост цен? Что касается пороха — то порох в Израиле держат сухим, и не в бочках, а там, где ему положено быть. Именно поэтому мы уверенно смотрим в завтрашний день, не забывая о бдительности, но сохраняя абсолютное спокойствие. Террористы? За год и четыре месяца, что я живу в Иерусалиме, только трижды террористам удалось совершить задуманные диверсии. Хотя они, конечно, спят и видят проникнуть в столицу Израиля. Если не секрет, сколько за это время серьезных преступлений совершено в Бронксе или Брайтон Бич? Служба в армии. Не сомневаюсь, что служить в израильской армии куда менее опасно, чем работать таксистом в Нью-Йорке. Наверное, не для красоты между салоном пассажиров и кабиной водителя установлено пуленепробиваемое стекло? (А между тем многие водители такси в этом городе — израильтяне). И потом, служить в своей, еврейской армии — это совсем не то, что отбывать службу в советских вооруженных силах. У нас нет Афганистана — мы защищаем самих себя.

Правда, есть еще такое понятие, как жизненный уровень. Не буду отрицать, в Америке у среднего (как принято говорить в таких случаях) эмигранта он выше, чем у среднего репатрианта в Израиле. Но ведь не все средние. Есть ведь еще и такие, кто ниже средних. Вот эти эмигранты сталкиваются в Америке с трудностями, которые я не хочу преувеличивать, но и замалчивать не намерен.

Давно известно, что врачам с советским дипломом в Америке дорога в медицину практически закрыта. Прежде чем получить право на работу по специальности, им надо сдать очень сложные экзамены на английском языке. В Бостоне жена моего ленинградского сокурсника и ее подруга (кстати, известный в Союзе хирург-гинеколог) уже предприняли две безуспешные попытки, потратив несколько лет на подготовку.

Но не могут устроиться по специальности не только врачи. Полгода в Нью-Йорке ищет работу мой приятель — технолог-литейщик, у которого больше двадцати лет стажа. Работает официанткой жена моего троюродного брата, в Союзе руководившая группой проектного института.

Очень часто помехой при устройстве на работу служит плохое знание языка. Америка не проявляет в этом вопросе израильской терпимости. Это у нас можно работать, имея в запасе такой набор ивритских слов (во всяком случае по количеству), какой был в словаре Эллочки-людоедки (да простит мне читатель такое сравнение).

Я не ставлю своей целью очернить жизнь эмигрантов в Америке. Никто из них, даже самые неустроенные, с голоду не умирают (совсем наоборот — фрукты, например, едят до отвала, чего, правда, не скажешь про мясо) и живут не на улице, а в благоустроенных квартирах. НАЙАНА (ассоциация новых американцев) оказывает эмигрантам необходимую помощь. Впрочем, не следует преувеличивать размер этой помощи. Так, семья моих приятелей, состоящая из двух человек, получает временное пособие размером 380 долларов плюс фудстемпы (талоны на питание) на сумму 128 долларов. Итого 508 долларов. Из них 310 долларов уходит на оплату двухкомнатной квартиры, 45 долларов — на оплату коммунальных услуг. 153 доллара остается на питание и карманные расходы. Прямо скажем, не густо.

До сих пор речь шла о материальной стороне жизни евреев-эмигрантов в Америке. Но ведь помимо этого есть еще этическая, моральная сторона вопроса. И тут у нас, репатриантов, на мой взгляд, явное преимущество перед нашими бывшими соотечественниками. Начну с главного — чувства дома. Да не покажется читателю банальным и высокопарным это мое утверждение, но с первого дня жизни в Иерусалиме я чувствую себя дома (не как дома, а именно — дома). Помните, Маяковский писал: ”... улица — моя, дома — мои...” Раньше, в моей прежней жизни в России, эти слова были для меня, что называется, пустым звуком. И только здесь, в Израиле, я ощутил их подлинный, глубокий смысл.

Я хожу хозяином по нашему неповторимо прекрасному городу, и никто не может ни отнять, ни принизить это мое чувство. Уверен — самые благополучные семьи эмигрантов в любом городе Соединенных Штатов не могут испытывать такое чувство.

Сколько упреков и, к сожалению, часто справедливых, слышим мы в Израиле в адрес наших пакидов. И безразличны они, и невнимательны, и чай-кофе пьют в самое неподходящее для посетителей время... Все это так. Но какими же по-детски невинными вспоминались они мне там, в Нью-Йорке, когда я оказался в офисе НАЙАНЫ, занимающемся эмигрантами! Вот где истинные образцы безразличия и бездушия! Пришли мы в офис с тем самым технологом-литейщиком, о котором я писал выше, в 11 часов утра и просидели до 15.30 (четыре с половиной часа!) только потому, что пакид, прошу прощения, служащий, не соизволил сказать, что ждать нам надо не в первом, а во втором зале. Правда, мой приятель потом уверял меня, что часа два с половиной мы все равно бы прождали и таким образом потеряли всего только (!) два часа.

Наконец, хочу сказать несколько слов о преступности в США, хотя уверен, что об этой стороне американской жизни наш читатель, наверняка, наслышан. Конечно, все можно довести до абсурда. Утверждать, что в Нью-Йорке на каждом шагу убивают и грабят, — значит впадать в такой абсурд. Со мной, например, за месяц жизни в этом городе, слава Богу, ничего не случилось, и я ни разу не был свидетелем преступления. Однако многие из моих родных, друзей и знакомых подвергались бандитским нападениям. Не случайно меня с самого начала предупреждали — денег с собой не брать. Портфель, да еще такой красивый, не носить — слишком бросается в глаза. В сабвее в туалет, пардон, не заходить. Можно продолжить перечисление тех предостережений и советов, которыми напутствовали меня родные и друзья. Но, пожалуй, и этого достаточно. Я не из робкого десятка, и все же частенько мне бывало не по себе. Деньги, которых у меня, кстати, было очень немного, я оставлял дома. Вместо портфеля носил весьма невзрачную папку, а в туалет, опять-таки, пардон, заходил либо в офисах, либо в больших универмагах. И из-за этого частенько испытывал большие неудобства!

И еще — я ни разу не видел на улицах Нью-Йорка играющих детей. Родителям даже в голову не придет выпустить ребенка порезвиться. Нужно ли говорить о том, что мы, израильтяне, бесстрашно ходим по улицам наших городов буквально в любое время дня и ночи, совершенно не задумываясь о том, что у нас в руках и что в карманах. А дети наши допоздна носятся со своими сверстниками и никому в голову не придет о них беспокоиться.

Многие мои собеседники-эмигранты с удовлетворением и радостью слушали мои рассказы об Израиле, ибо они живо интересуются нашей страной, искренне переживают наши неудачи, радуются успехам. У меня сложилось впечатление, что политические события, происходящие в Израиле и вокруг него, подчас волнуют их значительно больше, чем то, что происходит на их новой родине.

Быть может, рассказывая о жизни наших бывших соотечественников, я пользовался слишком контрастными красками. Но разве можно прибегать к полутонам, когда пишешь о том, что тебя по-настоящему волнует. И все-таки я бы не хотел, чтобы у моего долго терпеливого читателя сложилось превратное представление об Америке, об этой поистине великой и гуманной стране, которая широко открыла двери для всех, кто бежит от несправедливости, тирании, диктатуры. Низкий ей за это поклон. И чтобы развеять, быть может, возникшие у читателей грустные мысли, я перехожу к следующей и последней главе моего затянувшегося повествования, которая называется:

В ГОСТЯХ ХОРОШО...

Да, в гостях, действительно, хорошо. За месяц пребывания в Америке я увидел столько интересного, необычного, сколько порой не увидишь за несколько лет. Я встретил много хороших, отзывчивых людей — знакомых и совершенно чужих, готовых оказать мне посильную помощь, не считаясь с собственным временем. Мой институтский приятель, с которым мы не виделись добрый десяток лет, окружил меня в Бостоне поистине братской заботой.

Общение и с коренными американцами нередко доставляло мне истинную радость. Их корректность и вежливость при удивительной открытости и отзывчивости не переставали меня удивлять. Как бы человек ни торопился, но стоило обратиться к нему с вопросом, как он подробнейшим образом начинал объяснять то, что меня интересовало, забыв о своих собственных делах.

А какое наслаждение получал я, слушая уличных музыкантов! Нет, это не те жалкие дилетанты, которые в Союзе в пригородных электричках насилуют баяны и аккордеоны, собирая подаяние. Это настоящие профессионалы, щедро дарящие свое искусство пешеходам, впрочем, не отказываясь от денежного вознаграждения за свой труд. Один из таких музыкантов извлекал чарующей красоты звуки из совершенно необычного музыкального инструмента, внешне похожего на ... таганок для плова. Тут же лежали пластинки с музыкальными записями в его исполнении. Я искренне жалею, что не потратил тогда несколько долларов и не купил пластинку. Как приятно было бы вновь услышать ту дивную, незабываемую мелодию!

Но как ни интересно было мне в Нью-Йорке, с каждым днем все больше и больше тянуло меня домой, в Иерусалим, в Израиль. Не зря говорится: “В гостях хорошо, а дома — лучше”. И чтобы читателю было предельно ясно, как соскучился я по дому, открою маленький секрет. Обратный билет у меня был взят на 24-е января, а я поменял его на 14-е. Целых десять дней принес я в жертву своему нетерпению. И тут Нью-Йорк то ли разозлился на меня за такую непростительную поспешность, то ли решил не отпускать, но замела за два дня до моего отъезда небывалая для этих широт пурга. Целые сутки был закрыт аэропорт имени Кеннеди. Но ночью, накануне моего отлета, метель утихла и гигантский Боинг уверенно взял курс на Израиль.