Размышления над книгами Севелы

Размышления над книгами Севелы

В трех измерениях

Рассказ окончен. Дочитана последняя строчка. Но не верится, не хочется верить, что навсегда прощаешься с героями повести Эфраима Севелы ’^,Зуб мудрости”. На душе такое чувство, словно вот-вот нам предстоит новое свидание с ними — девочкой, а вернее уже девушкой Олей, ее мамой, Б.С. С ними, прежними, какими мы успели полюбить их за три-четыре часа читательски тесного общения и, конечно, другими, какими каждый из нас может представить их в своем воображении.

Может быть, это чувство возникает потому, что в нашей маленькой стране невозможно не встретиться со своими добрыми знакомыми, особенно если этого очень хочешь. А ведь Б.С. уже прилетел в Израиль. И почему-то верится, что Оля и ее мама последуют за ним.

Нет надобности представлять читателям автора ”Зуба мудрости”. Эфраим Севела хорошо известен читающей русскоязычной (да и не только русскоязычной) публике по его книгам: “Легенды Инвалидной улицы”, “Остановите самолет — я слезу”, “Моня Цацкес —знаменосец”, “Мужской разговор в русской бане”. Все, о чем пишет Севела, документально достоверно. Но это не сухая педантичная достоверность протокола, а художественно осмысленная достоверность жизни, что по существу и есть искусство.

Круг интересов писателя определяется одной особенностью: Севела живет в трех измерениях, в трех мирах, которые объективно существуют независимо друг от друга, но пересекаются, переплетаются в его творческом воображении.

Первый — это Россия — страна, где он родился и вырос, которую любил и с которой порвал окончательно и бесповоротно.

Второй — Израиль — страна его мечты и его боли. Страна, которую он любит и никогда не перестанет любить, несмотря на то, что оставил ее непонятый и неоцененный ею.

Третий — Америка, Великая Америка, которой он может быть благодарен, но которую никогда не сможет полюбить.

Эти три мира присутствуют в его книге “Зуб мудрости”. И, быть может, чтобы рассказ о них был беспристрастным, но, вместе с тем, не безразличным, Севела ведет повествование от имени тринадцатилетней девочки Оли — русской еврейки, которая воспринимает мир еще по-детски непосредственно, но уже по-взрослому объективно.

Говорят, что дети не умеют различать полутона — для них существует только два цвета — белый и черный, они видят только хорошее или плохое. А Оле уже предельно ясно, “что такое хорошо и что такое плохо”. Честность, отзывчивость, чистота, культура — это хорошо; невежество, ханжество, лицемерие, чванливость, ограниченность, грязь, преступность — это плохо. Но где он, тот мир, который выкрашен только белым цветом, где такая страна, в которой есть только одно хорошее? Увы, такого мира, такой страны не существует. Ни Россия, ни Америка, о которых так ярко и убедительно рассказывает Оля, не отвечают ее идеалам. Израиль, о котором она в сущности ничего не знает, тоже, видимо, далек от совершенства. Не случайно его часто и резко ругает Б.С. — человек, которого Оля боготворит. Не случайно он уехал оттуда.

Но именно Б.С. бросает с таким трудом завоеванное в Америке “место под Солнцем” и отправляется обратно в Израиль, когда над страной сгущаются тучи и начинает попахивать войной. Так вот оно, значит, в чем дело. Еврей может ругать свою страну, но не любить ее он не может.

Одни обвиняют Севелу в том, что все вопросы и темы, которые он поднимает в своих произведениях, слишком “остро заточены”, доведены от последней черты, гиперболизированы сверхкритическим взглядом писателя. Думаю, что именно так и должен писать человек, не безразличный к тому, о чем он пишет, тем более, когда речь идет о вещах до боли близких как ему — автору, так и нам — читателям. Другие обвиняют Севелу в чрезмерной простоте. Согласен, Севела пишет просто. Но это не та простота, которая сродни упрощенности, а та, которая — сестра таланта.

Предательсто

В повести “Продай твою мать” Эфраим Севела, не изменяя отточенному мастерству писателя-сатирика, открывает перед нами новые грани своего таланта, построив остросюжетное повествование, которому он придает подлинно драматическое звучание.

Благородство и подлость, жестокость и доброта, гуманность и бесчеловечность, гордость и угодничество, преданность и предательство так же тесно переплетаются в повести, как и судьбы людей, являющихся их носителями.

Никогда еще так заинтересованно и страстно не писал Севела об Израиле, о тех, кто бескорыстно, не требуя ничего взамен, отдает ему свое сердце, свои мысли, свой труд, а если надо, — и жизнь. С ев ела поднимает вопрос, имеющий большое нравственное и национально-правовое значение. Вопрос принадлежности к еврейскому народу. Героиня повести — солдатка Армии Обороны Израиля, рожденная матерью-нееврейкой, ведет себя, как истинная дочь еврейского народа, безраздельно преданная Израилю. Литовское имя Рута она меняет на еврейское — Ривка в память о бабушке, матери отца, убитой во время немецкого нашествия. Ривка-Рута не прошла гиюр, а значит по Галахе не может считаться еврейкой. Но у кого повернется язык отказать ей в этом праве? Кто посмеет оттолкнуть ее от народа, плотью от плоти которого она себя считает?

Никогда еще с такой беспощадной прямотой и откровенностью не бичевал Севела тех, кто в поисках призрачного покоя, но весьма реального материального благополучия оставляет свое еврейское государство и устремляется в страну, которая в недалеком прошлом была виновницей мученической гибели шести миллионов их соплеменников, — в Германию. Они, как от ненужной обузы, отказываются от своего еврейства, всеми правдами и неправдами добиваясь немецкого гражданства. При этом они предают не только обретенную ими родину, свой народ, но и давших им жизнь, вскормивших их матерей.

Еврейская тема

Кажется, не успели мы закрыть последнюю страницу книги Эфраима Севелы ”Продай твою мать”, а перед нами уже новая — ”Попугай, говорящий на идиш”. Необыкновенная плодовитость Севелы, на мой взгляд, вызвана тем обстоятельством, что для него слишком долго, по существу всю сознательную жизнь в России, была запретной сокровенная и неисчерпаемая тема — еврейская. И вот теперь, обретя творческую (да только ли творческую?!) свободу, он, как мучимый жаждой путник, припал к живительному и неисчерпаемому источнику, имя которому — еврейская судьба.

Все книги, написанные Сев ел ой в послероссийский период (за исключением одной-единственной — ”Мужской разговор в русской бане”) , так или иначе связаны с жизнью евреев и в мирное время, и в годы войны, и ”на гражданке”, и в армии. Герои его книг — представители разных слоев общества и разного общественного положения, люди различных жизненных взглядов и представлений, характеров и темперамента. Место действия — Россия, Америка, Израиль, Германия.

Но если до сих пор Севела выступал перед нами как автор повестей (впрочем, он сам никогда не называет жанр своих произведений), то в последней книге ”Попугай, говорящий на идиш” он предстал в качестве новеллиста. Целая галерея образов проходит перед нашим читательским взором, но каждому из них, даже в самом коротком рассказе, дана яркая характеристика, делающая их, с одной стороны, очень не похожими друг на друга, но где-то в главном объединяющая их единством народной судьбы, той неизбывной еврейской печалью, которая светится в глазах даже самого благополучного еврея галута.

Тут я хочу оговориться. Эта извечная еврейская печаль совершенно чужда коренным израильтянам, начисто лишенным галутных комплексов. О них Севела почти не пишет. Лишь в рассказе “Судный день” действуют конкретные герои-израильтяне, те, кто покинул свою страну, сбежал в благословенную Америку в надежде урвать там свой кусок пирога. Но разве их можно считать типичными представителями израильского народа? Это люди надломленные, что называется, отбившиеся от стада. В новелле “Солдатские штаны” вообще не действуют конкретные герои, но незримо присутствует героический израильский народ-воин и дан обобщенный образ матери-израильтянки. Нет конкретных героев и в новелле “Женщины Цфата” (если не считать автора, который ведет повествование), но есть та атмосфера заботы и сердечности, которой окружают своих воинов израильские женщины.

Правда, у балагул с Инвалидной улицы, этих евреев особой породы — отчаянных смельчаков и силачей, которые так красочно описаны Севелой, в глазах тоже нет извечной еврейской печали. Но и они оказались среди шести миллионов замученных и убитых, разделили судьбу своего народа.

В своих рассказах Севела не стремится приукрасить действительность. Скорее наоборот — он намеренно сгущает краски. Но иначе не может поступать писатель-сатирик, которым Севела, вне всякого сомнения, является. Наверное поэтому такое удручающее впечатление производят на нас те евреи-иммигранты, поселившиеся в Америке, которые стараются скрьтгь под вымышленными фамилиями свое еврейское происхождение. Крик боли за этих вырождающихся представителей еврейской нации (“Горе мне! Что стало с евреями!”) вырывается не из уст какого-то ев рея-праведника, а из глотки несмышленой птицы-попугая, “говорящего на идиш”. И от этого наша читательская реакция на происходящее становится еще острее, ибо крик птицы воспринимается нами как высший суд неподвластных человеку сил.

А каким суровым приговором тем, кто стремится ассимилироваться в антисемитской России, звучит короткая, беспощадная новелла “Волчица”. Немощная, безумная старуха-украинка, потерявшая мужа-еврея, о. котором она не может сказать ничего плохого, и троих нажитых с ним детей (их всех, как котят в проруби, утопили нацисты), молит Бога разъяснить ей, за что сгубили ее кровных деточек, а то, что евреев убивают, это ей понятно.

На фоне этого варварства особенно трогательно звучит рассказ о том, как старенький президент еврейского государства по-отечески ласково утешает опростоволосившегося, свалившегося с мотоцикла солдата из его сопровождения. Можно ли представить подобную сцену в любой другой стране? Поистине, бесконечно добрым может быть еврейское сердце! Кстати сказать, в самой “гуманной” стране, откуда мы с вами приехали, такого неудачливого охранника ждало бы, по меньшей мере, двадцать суток гауптвахты, а может быть, и нечто значительно более серьезное...

В короткой рецензии мы не ставили целью дать характеристику каждой новелле. Скажем только, что при всех достоинствах книги не все рассказы написаны, что называется, на едином дыхании, не в каждом из них температура человеческих отношений, а стало быть и читательского интереса, доведены до самого высокого накала. Кроме того, в сборник вошли не только оригинальные рассказы, но и главы из написанных ранее книг — “Мой дядя”, “Золотые пески”, “Молитва” и др. Впрочем, эти главы воспринимаются как целостные, законченные новеллы.

Но можно ли требовать, чтобы столь разные по жанру, по поднятым проблемам рассказы, написанные с использованием не менее разных выразительных средств, были одинаково волнующими и эмоционально насыщенными? Важно то, что ни одна из них не оставляет читателя равнодушным, каждая несет тот самый заряд, который поражает зло в любых его проявлениях и содержит те вечно живые зерна, из которых произрастают добро и справедливость.

В заключение хочется сказать, что еврейская русскоязычная литература пополнилась еще одной гуманной, но далеко не благодушной книгой.

Сыновняя любовь

О материнской любви написано очень много. Ее воспели прозаики и поэты, о ней поют песни и слагают легенды. О сыновней любви не написано почти ничего. Киноповестью ”Мама” Эфраим Севела пытается восполнить этот пробел. Нелишне также вспомнить, что в одной из своих книг Севела писал о тех сыновьях, которые продают своих матерей, предают память о них, дабы благополучно устроиться в процветающей Германии.

Язык повести предельно лаконичен, я бы даже сказал, скуп. Эта ее особенность вытекает и из требований жанра, и является следствием писательской манеры автора, которой чужда сентиментальность, и объясняется тем, что сила сыновней привязанности Янкеля Лапидуса, героя повести, раскрывается не в словах, а в его страстном стремлении найти оставленную им в Вильно мать, причем в таких обстоятельствах, когда даже самый мужественный человек может забыть собственное имя. А Янкель — далеко не герой. Да что там, он просто никудышный солдат (этакая разновидность Мони Цацкеса-знаменосца того же автора). В его поступках им руководит не стремление выполнить долг солдата, а всепоглощающее желание узнать что-нибудь о своей матери — пани Лапидус. О ней тоскует он и в сибирской тайге, и в Ливийской пустыне, и во Франции, и во Вьетнаме. Даже в солдатский бордель пришел он только за тем, чтобы у работающей там польки из Вильно узнать о своей матери.

Нет, нам не кажется противоестественной такая любовь, хотя бы потому, что настоящее еврейское сердце всегда открыто для любви и привязанности. А у Янкеля самое что ни на есть еврейское сердце. Не зря за четыре года войны он умудрился не убить ни одного человека. Больше того, он отказывается стрелять в пленного вьетнамца, несмотря на то, что за это ему придется заплатить жизнью.

Увы, Янкель не нашел своей матери. Она погибла, разделив судьбу 80 тысяч евреев Вильно, которых расстреляли фашисты и погребли в противотанковых рвах. "На всем белом свете он остался один", — пишет Севела. Но, пожалуй, в этом автор заблуждается. Еврей не может быть одиноким, если рядом с ним находится хотя бы один его соплеменник.