Мы не привыкли спрашивать

Мы не привыкли спрашивать

Не я один болел душой за положение в Хевроне. Полагаю, что каждый еврей, посещавший эти места, думал так же. Особенно жители Кирьят-Арба. И вот возникло то, что стало называться “борьбой за еврейский Хеврон”. Я бы, правда, заменил слово “борьба” на слово “восстановление”.

При местном совете Кирьят-Арба создали группу активистов, которую возглавил Ицхак Жизпан. Меня тоже включили в эту группу, названную потом комиссией. Но в нее не вошли люди, которые существенно могли бы помочь - историк Хаим Магени, знавший Хеврон лучше других, располагавший материалами, картами, фотографиями. И рав Левингер. Идея создать группу была, в принципе, его идеей. По-видимому, он не хотел занимать никакую официальную должность.

В Кирьят-Арба были приглашены члены Кнессета Геула Коэн и, если не ошибаюсь, Порам Аридор. Были и корреспонденты. Это потом я узнал, что в Израиле так принято: прежде всего ознакомить с проблемой корреспондентов, а те уже обрисуют ситуацию истэблишменту и народу. Как они это делают - вопрос другой.

Группа депутатов спустилась в Хеврон. Сначала мы подошли к Меарат га-Махпела. Солдаты, конечно, никого не впустили. Арабы входили туда свободно, а вот членов Кнессета - не пустили. Геула Коэн, пытавшаяся объяснить, кто они, получила отказ: “Нет, евреям нельзя!”

Кто-то из нашей группы с иронией произнес: “Евреям и собакам - вход воспрещен!”, как бы напомнив схожую ситуацию при нацистах.

Геула Коэн решила связаться по рации с военным губернатором. Ей сообщили, что тот прибудет минут через пять. Ждем пять, десять, пятнадцать минут. Убедившись, что губернатор нас попросту обманул, двинулись дальше. Подошли к синагоге “Авраам-авину”, точнее, к загону для скота... Потом зашли в ресторан Цви Кацовера передохнуть, и тут рав Левингер прочитал членам Кнессета целую лекцию. Рав говорил им, какой жгучий стыд мы испытываем, глядя на запущенные еврейские места. Ведь Хеврон - это издревле еврейский город! Его восстановление важно для всего народа Израиля!

Затем попросили и меня, человека недавно прибывшего, сказать несколько слов. Но предупредили, чтобы был краток. А что я им мог сказать? То, что они сейчас видели, было красноречивей всяких слов. Я действительно мало сказал, всего несколько фраз. Сказал, что мы, олим, не ожидали увидеть такое. Что это глумление над святынями еврейского народа. Мы, приехавшие из России, не будем

спрашивать у властей, что надо делать, а сами сделаем то, что нужно...

Ко мне подошла Геула Коэн и спросила: “А почему вы думаете, что не надо спрашивать власти?”

Помню, через несколько лет, когда мы устроили первую свадьбу в “Хадассе”, пригласив Геулу Коэн, она задала нам примерно тот же вопрос: “Есть ли на это разрешение властей?”

Я говорю об этом не потому, что мне хочется в чем-то упрекнуть Геулу Коэн. Как член Кнессета она много сделала для восстановления еврейских святынь в Хевроне. А говорю исключительно потому, что существует такое обязательное условие - обо всем спрашивать у военных властей. Будь это в Хевроне, на территориях или в другом месте. На чем это основано - неизвестно. Быть может, на том, что власть у нас теперь своя, еврейская! Она нам не чужая, и мы должны ее уважать. И арабы должны это видеть. Вроде бы, все вполне логично и разумно, но в действительности - все получается иначе и гораздо сложнее.

Приведу такой пример. Была у нас как-то экскурсия в Араву, степные края за Беэр-Шевой. После экскурсии все расположились перекусить. И вот, когда мы собрались уходить, я развел костер, чтобы сжечь мусор, оставшийся после еды. Заодно я стал собирать бумаги, валявшиеся поблизости, и тоже бросал в огонь. На это обратили внимание израильтяне: дескать, здесь не принято подбирать за другими, каждый убирает мусор только за собой.

Но тут удивился я: почему я не могу по собственной инициативе сделать то, что считаю полезным? Конечно, существует Общество охраны природы, оно распространяет брошюры и руководства, туристы их читают и тут же выбрасывают. А я стараюсь навести порядок без указаний и брошюр. Что в этом плохого? Разве это запрещено? Точно так же, как я не должен спрашивать разрешения у городских властей, если мне хочется навести порядок в еврейской синагоге, находящейся в запущенном и безобразном состоянии. Я сделаю то, что важно для народа Израиля. Для сохранения его национального достоинства.

Мне кажется, что спрашивать на это разрешения у властей - пустая и ненужная формальность.

Хочу привести еще пример - к чему приводит такая политика.

Было лето 1975 года. В Кирьят-Арба, как я уже говорил, была комиссия, которая искала возможности для поселения евреев в Хевроне. Одним из объектов для этой цели была больница “Хадасса”. Здание ее пустовало, было страшно запущено, не охранялось ни полицией, ни войсками. Обратились к раву Левингеру, и он сказал:

- Следует написать еврейским властям. Причем в ультимативной форме: разрешат - поселимся, не разрешат - все равно поселимся. Но обратиться нужно.

И написал письмо. Я тогда плохо знал иврит, не помню точно, что именно в этом письме было, но факт - обращение имело место.

Какой же оказалась реакция властей? Нам не ответили ни устно, ни письменно. Зато ответили по существу: в “Хадассу” прислали довольно большую группу солдат, и те несли вахту днем и ночью.

А мы, так и не дождавшись ответа, собрали людей из Кирьят-Арба и спустились в Хеврон. Подошли к зданию “Хадассы”, попытались проникнуть внутрь. Но кругом были солдаты, и пройти не удалось никому. Убедившись, что все подходы охраняются, мы отступили.

Так закончилась первая попытка - провалом, неудачей. Вот к чему привело обращение к властям.

Через пару дней из армии на побывку пришел Элиэзер Броер. Я предложил ему спуститься со мной в Хеврон, замазать краской позорную надпись, извещавшую, в какие часы евреям позволено входить в Меарат га-Махпела. По дороге мы неожиданно обнаружили, что возле “Хадассы” нет ни солдат, ни охраны. И сообщили об этом раву Левингеру. Ответ его был такой:

- Надо подождать, мы ведь написали письмо... Подождем месяц, два. Дело серьезное. Нужно время, чтобы принять решение.

На этом окончилась первая история с вселением в больницу “Хадасса”.

И так было всегда с разрешениями властей. Я не припомню ни одного случая за всю историю Кирьят-Арба, когда администрация в ответ на нашу просьбу дала бы положительный ответ или в чем-то поддержала нас. Не было такого, начиная с самого факта появления Кирьят-Арба. Первые поселенцы - группа рава Левингера, состоявшая из 12 семей, - пришли сюда в 1968 году, в канун праздника Песах. Приехали в Хеврон и поселились в гостинице “Парк”, принадлежавшей арабу по имени Кавасме, впоследствии мэру арабского Хеврона, активному стороннику Организации освобождения Палестины. За деньги даже евреям можно было жить в гостинице у этого “патриота”.

Рав Левингер рассказывал потом, как они вели долгие переговоры с правительственными инстанциями, добиваясь разрешения поселиться в Хевроне. Переговоры ни к чему не привели, и тогда члены группы решили вначале провести пасхальный седер в Хевроне, и лишь потом просить разрешения на его проведение. Так они и поступили - и впервые добились успеха. Песах прошел, и из гостиницы их никто не выгнал.

Очень помог им Игаль Алон - один из министров тогдашнего правительства. Он содействовал тому, чтобы группе было выдано оружие. А потом, когда их собрались выгнать из только что возникшего поселения Кирьят-Арба, сам защищал их всеми силами.

Рассказывают, что когда Игаль Алон обратился к Ханану Порату из движения “Гуш-Эмуним” с просьбой выдать оружие группе рава Левингера в Хевроне, тот спросил: “А есть ли на это разрешение?”. Министр, в свою очередь, задал вопрос: “А разве нельзя это сделать тихо, без оповещения?”.

Позже Игаль Алон помогал поселенцам деньгами, оборудованием, строительными материалами. Для этого он использовал свое влияние и все свои связи. В Кирьят-Арба чтут память об Игале Алоне. Он был нашим большим другом.

Но ведь за безопасность людей отвечал не Игаль Алон, а министр обороны Моше Даян. Оружие рав Левингер получил, не известив Моше Даяна об этом.

Намереваясь раскопать и восстановить синагогу “Авраам-авину”, я спрашивать об этом тоже никого не собирался. При чем здесь военный губернатор? И к чему мне его разрешение? Он подчиняется высшим инстанциям, поэтому ограничен в своих действиях. А я за свои поступки отвечаю сам. Моя совесть чиста, я могу действовать самостоятельно, вопреки всем отказам. История с “Хадассой” показывает, что если сначала просят разрешения, а потом действуют вопреки решению властей, тогда, к сожалению, в итоге дело доходит до ненужной борьбы. В “Хадассе” две попытки окончились неудачей, зато на третий раз туда вселились женщины и дети, и началась борьба. Точнее, война. Настоящая война.

Здесь уместно вспомнить еще одну историю. Было это в 1968 году. Все поселенцы во главе с равом Левингером жили тогда уже в здании военной администрации. Справляли свадьбу Бени Кацовера в Хевроне. Трое поселенцев -Цви Кацовер (брат Бени), Феликс и Элинсон, взяли столик, поставили его возле Меарат га-Махпела и принялись торговать напитками. Они хотели, чтобы евреи, которые посещают Меарат га-Махпела, в том числе и многочисленные туристы из-за границы, могли бы выпить и закусить у еврея, а не у араба, и были бы уверены, что продукты кошерные.

Словом, открытие киоска началось со столика на свадьбе Бени Кацовера, без разрешения властей, вопреки сомнениям и страхам большинства евреев - жителей Хеврона. А когда начались дебаты на тему — можно ставить столик или нельзя, не выгонят ли поселенцев из Хеврона за

самовольство и тому подобные споры, это привело только к тому, что прилавок сломали. Пришли солдаты и утащили его. Тогда поднялся скандал в Кнессете. Члены правительства объявили, что это грубая акция. Решено было создать лучшие условия для поселенцев, и их перевели из гостиницы Кавасме в здание военной администрации, а киоск снова поставили. Вскоре он превратился в еврейский ресторан, возглавляемый Цви Кацовером, и стал первым (а долгое время и единственным) еврейским объектом в центре Хеврона.

Вот вам пример того, как вопреки закону решительные действия дают положительный результат. Беда в том, что поселенцы нередко сомневались, правильно ли идти таким путем. Они хотели опереться на власть, свалить ответственность на чьи-то плечи. Я считал это аморальным.

Потом уже, как говорится, на собственной шкуре, пройдя через многочисленные суды, я почувствовал, каковы они - законы военных властей. Убедился, как они сами нарушают законы, руководствуясь исключительно политическими соображениями. Я бы назвал это, возможно, резко, но точно - политическим самодурством.

Что такое закон и что такое законные действия? Формально понятий таких не существует. В Израиле, как это известно, нет государственной конституции, кодекс законов составлен из положений Гмары, ТАНАХа и Торы, наследий турецкого владычества и британского мандата. Исход судебного разбирательства зависит от твоего юриста и от суммы денег, которые ты можешь затратить. Следовательно, не нужно бояться, что действия твои незаконны, поскольку даже суд объективно затрудняется это определить.

В этой связи мне хочется привести выражение губернатора Блоха, которое он неоднократно повторял:

- Хок - мок!

Блох намекал, что военные власти опираются чаще на “мок”. То есть на то, что им в голову взбредет. В юриспруденции губернатор был не слишком силен, зато был человеком прямым и говорил то, что думал. Когда на высшем уровне решался вопрос о Меарат га-Махпела, то этим “моком” были соображения политические, а не закон. А если что-то решалось на более низкой инстанции, то “моком” было всего лишь настроение командира или офицера.

Постигнув эту механику, я понял: надо взять ответственность на себя и никого ни о чем не спрашивать. Действовать надо смело, при всем уважении к армии осуждать ее незаконные действия и, по возможности, стараясь не конфликтовать с нею, не отступать от своих намерений. И не бояться закона, поскольку совесть моя перед ним чиста. Пусть предают суду, из этого ничего не получится.

В Израиле принято бояться суда, ареста, заведенных на тебя дел. Меня же вероятность попасть под суд никогда не останавливала. Напротив, я даже хотел этого - чтобы получить трибуну, положить конец ситуации, когда еврейская власть запугивает евреев и не меняет порочных порядков, точнее - беспорядков. А их было много в Хевроне.